Фата на дереве
Шрифт:
Они зашли за хлев. На небольшой лужайке, огороженной проволочной сеткой, стояла красивая коричневая корова с мохнатыми ушками, равнодушно глядя вдаль. У коровы оказался огромный живот. Заметив людей, корова отошла подальше и повернулась к ним спиной.
– У нее в животе теленочек, да? – спросила шепотом девочка, чтобы корова не обиделась и не занервничала.
– А где ж еще? Конечно, в животе. У всех мам вы, детишки, сначала в животе растете, а потом на свет появляетесь.
Это Птича знала, разумеется. Как раз тогда, незадолго до этого, родился их маленький
– Ты приходи через неделю, увидишь ее ребеночка. Уже народится.
– Мы все придем, можно? – спросил дедушка.
– Ну, что ж. Приходите. Только издалека покажу. Не обессудьте.
Всю неделю Птича жила ожиданием встречи с теленочком. Вот его еще нет, а она его даже видела, как он живет внутри своей мамы! Хотя никогда еще в своей жизни не приходилось ей смотреть на настоящего ребенка коровы. Только на картинках.
Думала она и о корове, о том, как ту сейчас все сердит, раздражает. Вспоминала, как отвернулась она от них, как косилась подозрительно одним глазом, оглядываясь, как тревожно шевелила своими прекрасными пушистыми ушами. Девочке так хотелось поговорить с Буренушкой, успокоить ее… И при этом она понимала, что самое лучшее, что можно сделать сейчас для коровы, самое доброе и полезное, – это просто оставить ее в покое, не отвлекать, пока она набирается сил, чтобы дать новую жизнь…
Они отправились впятером: дедушка и четверо детей. Мальчишкам строго-настрого велено было вести себя тихо и просто молча смотреть, если теленочек уже родится. Главное – не растревожить мать-корову и не напугать малыша.
Нина встретила их у калитки, явно усталая, но веселая. Она, оказывается, думала, что корова родит ночью, и в дом спать не уходила. В хлев Буренка не пошла, отказалась, ушла на лужайке в тот уголок, где росли кусты, и там осталась стоять. Она уже опытная мать, это третий ее теленочек, поэтому Нина была уверена, что все пройдет хорошо. Но корове требовалась человеческая помощь. Теленочка же надо принять, пуповину обработать, уложить на чистую рогожку, постеленную поверх соломы.
Коровушка маялась, и Нина маялась вместе с ней. Она притащила раскладушку и улеглась поблизости, ночи теплые, соловьиные. Часа два удалось поспать. А под утро – только успевай! Только помогай!
– Он появился? – шепотом спросила Птича, боясь надеяться.
– Она! Девочка! Маленькая тёлочка, – тоже тихо ответила Нина и повела их посмотреть на новорожденную.
Они остановились в отдалении. Теленочек, худенький, маленький, стоял, чуть покачиваясь, рядом с матерью.
– А почему она такая… худенькая совсем? – спросил кто-то из мальчишек.
– Ничего, подрастет, расправится, – уверенно ответила Нина. – Дайте только срок.
Птича потом долго размышляла о том, какой красивой жизнью живет баба Нина и вся ее семья. Красота ее жизни ощущалась всеми, каждый хотел с ней общаться, видеть ее… А ведь никаким канонам она не соответствовала: крупная, руки натруженные, красные, лицо широкое, в веснушках… А первая мысль:
Вот эта самая баба Нина вещала сейчас по громкоговорителю о молочке, творожке и прочих деревенских радостях…
Викуся, конечно, всплакнула, проснувшись от странных звуков. Сана подхватила ее на руки и пошла к забору. Генка, широко улыбаясь, вышагивал рядом.
Баба Нина сидела в машине рядом с водителем, высунувшись из открытого окна, держа в руке рупор.
«Как у них теперь все механизировано», – радостно подумала Птича.
– Сабинка! Да никак ты! Вы с Генкой? – удивилась баба Нина и скорее выскочила навстречу своим давним знакомым. – А твой-то где? А это кто?
Генка засмеялся. Вопросы из бабы Нины сыпались, как горох.
– Ты, никак, развелась со своим-то? – все не унималась неугомонная молочница.
– Уже почти, – решительно согласилась Птича.
– А я знаешь, так и думала, – как о чем-то совершенно обыденном и решенном проговорила баба Нина. – Вот как вас с ним еще в самом начале увидела, так и подумала: чужой он им всем, не прилепится, не-а. Видишь, глаз у меня – алмаз.
– Что ж сразу-то не сказали, баба Нина? – заинтересовался Генка. – Может, она бы прислушалась.
– Так они уже расписались тогда, я ж не враг им. Но он уж больно гордый. Не годится для хороших людей. Один грех с такими.
– Это точно, – подтвердила Птича, – один грех и страх.
– Так ты теперь с Геннадием? – продолжала Нина выяснять отношения. – И правильно. Вы ж и маленькие дружились. А потом чего-то занесло… Бывает. По молодости шарахаются некоторые не в ту степь.
– Мы, – начала Птича, – мы…
– Мы – да! – торжественно провозгласил Генка. – Мы теперь – да!
Он слегка толкнул плечом подругу, чтобы та оставила эту тему в покое.
Птича поняла и повиновалась.
– А эта маленькая красавица, стало быть, ваша? – последовал дальнейший, вполне логичный вопрос.
– Нет! – решительно сказала Сана, не желавшая никого вводить в заблуждение, – это не наша. Это я подруге помогаю. Я Викусина крестная.
– Ну, значит, свои не за горами! – оптимистично пообещала баба Нина. – У меня всегда было: как с подружкиным младенцем потетешкаюсь, так через месяц-другой сама понесу. Приходите опять теленочка смотреть – у нас на днях народился. Бычок! Крепкий! Загляденье!
– Придем! Да, Птич? – спросил Геныч на всякий случай.
– Да, – радостно откликнулась Сана, – мы завтра придем. А послезавтра как раз Нелька приедет за Викусей. Завтра бычка Викусе покажем.
– Гы, – сказала Викуся и улыбнулась бабе Нине.
– Ну, что берем? И сколько? – ласково спросила Нина, любуясь младенцем на Саниных руках. – А я, видишь, какая теперь важная барыня стала? Мы ж теперь на «Ниве» заказы дачниками развозим. Мой за рулем. Теперь что хочешь, то и привезу, хочешь – творог, хочешь сметану, хочешь – яички. Целая ферма у нас семейная…
– Мы завтра скажем, баб Нин, ладно? Я у деда спрошу, мы решим, сколько тут народу заживет, и скажем.
Они попрощались до завтра.