Fatal amour. Искупление и покаяние

Леонова Юлия Сергеевна

— Марья Филипповна, — Милка робко поскреблась в запертые двери.

Поднявшись с постели, Марья рукавом вытерла мокрые щёки и быстрым шагом вышла в будуар, дабы отворить горничной.

— Бог мой, барыня! — Милка всплеснула руками, разглядывая хозяйку. — С утра письмо вам доставили, — пролепетала она, вспомнив, зачем пришла.

Молча выхватив из рук горничной конверт, Марья вновь захлопнула двери и повернула ключ в замке. Письмо оказалось от Николая. Сломав печать, княгиня Куташева вскрыла конверт и присела на кушетку у окна.

"Macherie,

Мари, наконец-то моё утомительное путешествие подошло к концу. Мы обустроились в небольшом пансионе неподалёку от источника. Не думаю, чтобы Вы скучали по мне, но всё же для очистки совести пишу Вам. За время путешествия мне не стало ни хуже, ни лучше, всё по-прежнему. Хоффманн настаивает, чтобы я оставался здесь до конца лета. Не знаю, смогу ли выдержать подобное испытание, ибо Карловы Вары прескучный городишко, навевающий на меня невыносимую тоску. Думаю, и Вам было бы скучно здесь. Здесь некого пленять Вашей неземной красотой, в обществе только и говорят о своих болячка и недугах. Надеюсь, Ваши родные и близкие в добром здравии, ибо полагаю, что вы не остались на лето в Сосновках, а поехали в Полесье. Мне более нечего написать Вам, потому я заканчиваю свою писанину, можете не утруждать себя ответом, я его не жду. Николай К."

"Ненавижу! Всех их ненавижу", — Марья разорвала послание на мелкие клочки и подбросила вверх, наблюдая, как они кружатся по комнате.

В двери вновь настойчиво постучали.

— Марья Филипповна, — послышался плаксивый голос Милки, — ну, откройте же. Меня Елена Андреевна за вами послала.

— Что ещё? — Недовольно осведомилась Марья, подходя к двери.

— Горе-то какое, — пролепетала Милка.

Княгиня Куташева торопливо повернула ключ в замке, руки её затряслись от дурного предчувствия.

— Да говори же толком! — Она уставилась на горничную широко распахнутыми глазами.

— Там дохтур вашего супруга приехал, — всхлипнула девица, утирая передником ручьём текущие слёзы.

— Хоффманн? Генрих Карлович? — В груди у Марьи от этого известия похолодело.

Оттолкнув Милку, княгиня, путаясь в юбках, побежала к лестнице. Она вихрем ворвалась в гостиную и замерла на пороге, разглядев свою мать, застывшую в скорбном молчании, горестно рыдающую Софью и Хоффманна. Понуро опущенная голова седовласого немца качнулась при её появлении. Генрих Карлович неловко приподнялся с кресла и неуклюже поклонился и пробормотал:

— Примите мои соболезнования, Марья Филипповна. Ваш супруг скончался по приезду в Карловы Вары.

— Не может того быть, — помертвевшими губами прошептала Марья. — Я письмо только нынче от него получила, — уже громче, приходя в себя, произнесла она.

— Николай Васильевич отправил вам письмо, а на другой день скончался, — вздохнул Хоффманн. — Мне пришлось устроить похороны прямо на месте, ибо погода нынче стоит жаркая, и я опасался, что не довезу тело в сохранности.

Марья ощутила сухость во рту, в глазах потемнело, пол, потолок, стены — всё завертелось сумасшедшей каруселью перед её взором, и она медленно осела на ковёр.

Княгиня Куташева пришла в себя от противного резкого запаха нашатыря, лёжа на кушетке, куда её

перенёс лакей.

— Машенька, доченька, — Елена Андреевна склонилась над ней, утирая слёзы, — как же ты нас всех напугала!

Хоффманн, обеспокоенный её глубоким затяжным обмороком, приблизился к ней, достал из кармана брегет и взял за руку, отсчитывая сердечный ритм.

— Марья Филипповна, голубушка, — ласково заговорил он, — я вам настоятельно рекомендую оставаться некоторое время в постели.

— Мне уже лучше, — княгиня Куташева нахмурилась, приподнимаясь с кушетки и повернулась к матери. — Где Софи? — Бедная девочка, — всхлипнула Елена Андреевна, — так рано осиротела, а теперь и брата потеряла.

— Где она? — Марья оглядела гостиную.

Madame Ракитина отвела глаза.

— Граф Ефимовский пожаловал, — вздохнула она. — Он в библиотеке с Софьей Васильевной.

Марья закрыла ладонями лицо и упала обратно на кушетку.

***

Ссора с Марьей оставила в душе Андрея горький осадок. Он собрал все вещи, которые могли бы выдать их присутствие в охотничьем домике, в том числе шляпку, позабытую княгиней Куташевой. Разыскав ключ в маленькой гостиной, он запер двери и вернул его на место между стеной и перилами крыльца.

Возвращаясь, он едва не заплутал. Дорогу, по которой они приехали с Марьей Филипповной, он так и не нашёл, потому выбираться из лесу пришлось узкой тропой, ведя жеребца на поводу, потому как верхом проехать оказалось невозможно. Тропинка вывела его на дорогу, ведущую к усадьбе Ракитиных. Некоторое время он пребывал в раздумьях. Желание объясниться с Марьей толкало его к воротам имения, но вспоминая, в каком гневе она уезжала, Андрей понимал, что должно пройти время, прежде чем она остынет, и тогда можно будет говорить спокойно, опираясь на доводы разума, а, не потворствуя сиюминутным эмоциям и чувствам.

Он собирался уже сесть верхом и повернуть в Клементьево, когда его внимание привлекла открытая коляска, промчавшаяся мимо и обдавшая его клубами пыли. В одиноком пассажире он с немалым изумлением узнал личного врача князя Куташева, который ныне должен был пребывать вместе с Николаем в Европе. Ведомый дурным предчувствием, Ефимовский поехал следом.

В усадьбе все пребывали в страшном смятении. Пока Андрей, всё более раздражаясь, пытался объяснить рассеянному дворецкому цель своего визита, в вестибюль из гостиной вышла Софья. Едва расслышав знакомый голос, говоривший резким раздражённым тоном, княжна устремилась к входным дверям.

— Andre, — она шагнула к нему, вглядываясь в любимые черты глазами полными слёз. — Это ужасно, Andre.

— Софи, я встретил на дороге Хоффманна, — смутился Андрей. — Боюсь даже предположить…

Софья зарыдала, кивнула в ответ на его слова и, приблизившись к нему, спрятала заплаканное на лицо на его широкой груди.

— Его больше нет, Andre, — захлёбываясь рыданиями, с трудом выговорила она. — Не могу поверить…

Ефимовский, оглушённый полученным известием, поначалу растерялся. Приобняв одной рукой плачущую девушку, Андрей огляделся по сторонам.