Фатальный Фатали
Шрифт:
Шествие остановилось перед мастерской.
– По предопределению судьбы, - начал главный молла, - ты, мастер Юсиф, с этого дня...
Очнись, Юсиф, это же говорит тебе главный молла!
– ...обряд твоего восшествия на шахский престол!
– Высокочтимый молла! Не сошли ли вы с ума?!
"Ах, какой дерзкий! Будь иные времена!" - Пристало ли вам, почтенному человеку, потешаться над седельником?
Тогда выступил вперед военачальник:
– Ты, мастер Юсиф, являешься ныне...
"Что за бессмысленные речи?! Приняли гашиша? Наглотались опиума?!"
– ...а
И начались чудеса. Будто Юсиф в Лондоне, в театре, и появляется белотелый красавец Теймурлан!... Сняв с Юсифа поношенное платье ремесленника ("А как же срочный заказ?!" В кармане остался один туман!), слуги надели на него богатое царское облачение. Главный конющий подвел коня, Юсиф сел, и процессия торжественно направилась во дворец.
Из окон и с крыш глазела на Юсифа удивленная толпа.
И тронный зал! И молитва моллы! И почтительное ожидание знати! И корона - впору, чему немало подивился главный молла. И опоясали мечом, осыпанным бриллиантами. И в руку скипетр. И дружные несмолкаемые крики: "Слава!" Торжественный гимн! Взмыла сигнальная ракета, и тотчас за городом раздались раскаты ста десяти пушечных выстрелов.
Хотя после Хафиза и Саади персидская поэзия пришла в упадок, но нашелся в этот день поэт, Царь Поэтов по имени Сируш, который переиначил недавно сочиненную в честь Шах-Аббаса оду, не пропадать же стихам?! и прославил редкие достоинства нового шаха, тем более что Аббас и Юсиф двусложные!
А потом придворные удалились. Но ушли не все.
– А кто вы?
– Мы евнухи шахского гарема, я старший, а это мои помощники.
– Удалитесь все, а ты оставайся!
– Уж для кого-кого, а для главного евнуха Мюбарека нет никаких тайн.
– По твоему лицу я вижу, что ты хороший человек, объясни мне, что это значит?
– ... Ах звезды!
– "Вот дураки! Ну и ну! И кто нами правил!!"
Но в Юсифе-Пехливане заговорил голод: ведь ничего не ел!
– Я покажу вам дворец, пока будут готовить ужин.
Какие покои!... Первый зал устлан дорогими узорчатыми коврами, на стенах портреты шахов династии Сефевидов, а во взгляде Шах-Аббаса изумление: "Как ты здесь оказался?!" Юсиф не выдержал взгляда, отвернулся. Далее портреты знаменитых царей других династий: Ахемениды - Дарий, Кир, Сасаниды - Хосров, шахи персидские арабских, тюркских, монгольских династий; возможно ль, чтоб и его, Юсифа, портрет?! Но какой он династии?!
А они уже в четвертом зале - стены расписаны фресками: иранский богатырь сражается с мазандаранскими дивами, имеющими рога и хвосты; воин, цепями хлестающий море, которое посмело разметать персидский флот.
А вот и комнаты гарема: изображены юноши, предлагающие девушкам цветы, и девушки, протягивающие юношам золотые кубки, наполненные вином.
И вдруг - живая душа!
– А это кто?!
Удивился и Мюбарек, застав здесь Сальми-хатун: разве не дал ей Шах-Аббас разводную грамоту? Но успел шепнуть на ухо Юсифу:
– Сальми-хатун, любимая жена Шах-Аббаса. Должна была уйти, ведь развелась с ним!
Сальми-хатун встала и, повернув красивую голову к Юсифу, гордо посмотрела на нового шаха. На миг в ее взгляде Юсиф уловил: мол, я твоя, хочешь - оставь, и я
– Можно прогнать, - робко предложил Мюбарек.
А Юсиф залюбовался ею.
– Пусть остается!
– Не гнать же женщину, если она привыкла здесь жить!
Но что бы он ни делал в этот день, перед глазами возникала картина: коврами устланная комната, а посреди - гордо глядящая на него молодая женщина. "Я рождена для шахов и остаюсь в гареме нового шаха", - сказала она Мюбареку для передачи Юсифу.
– Но нельзя же без брачного договора - кябина?!
– удивился Юсиф. (А вскоре случится: Мюбарек, войдя к шаху, низко поклонится и попросит на миг отлучиться от государственных дел; он привел моллу, чтобы тот - неудобно ведь, посторонняя женщина живет во дворце!
– закрепил брачный договор между Юсифом и Сальми-хатун. "Евнух прав: неудобно!").
– Да, а где же хранятся наряды жен?
– вспомнил Юсиф про жену.
Хранитель сундуков провел к сундукам: какие кашемировые шали, шелка, платья из дорогой парчи! И очень маленькие сундуки - диадемы из самоцветов, бриллиантовые серьги, дорогие кольца, ожерелья жемчугов. И он выбрал для жены и трех своих дочерей платья, шали, диадемы, кольца, ожерелья. Сыновьям послать было нечего.
– Отвезите жене и скажите, чтоб обо мне не беспокоились!
– Она могла бы переселиться сюда, мой шах!
Юсиф почему-то вспомнил Сальми-хатун.
– Нет-нет, не надо!
В золотых подсвечниках горели свечи, накрыт стол. Юсиф отломил лишь ножку фазана, а до иного и не дотронулся: и осетрина, и икра, и гора плова, и шайтан знает какие хитрые яства!
– Это тоже ко мне домой!
Подали кофе, потом кальян. "Да, хороша шахская доля!" Клонило ко сну. Приказал начальнику охраны расставить стражу в том же порядке, как это было раньше, пошел в свою опочивальню.
Но прежде спросил:
– А как Сальми-хатун?
– Мол, не забыли накормить?
– Сыта! И довольна!
– ответил Мюбарек.
Всю ночь ворочался в постели. "А ведь Сальми-хатун рядом!" - шепнул, это уж точно, дьявол. Но ему было невдомек, что Юсифа одолевают иные думы: "Если это сон, то лучше не спать, если явь, то что он будет делать завтра?" "А ведь..." - снова шепчет дьявол. "Брысь!" - и перевернул подушку.
А утром чуть свет ему объявили о приезде послов из Москвы, от царя Федора Иоанновича. О Москве Юсиф слышал, а о царе понятия не имел (ибо не посетил Стамбул и не познакомился с презренным Вельским). Соскочил с трона, главный евнух аж отпрянул от неожиданности, приоткрыл дверь и увидел чужестранцев. И те по короне догадались и были изумлены. "Приму после полудня!" - сказал шах через главного евнуха, а те, это были князь Борятинский, дворянин Чичерин и дьяк Тюхин, оскорбились и, выразив шаху через толмача неудовольствие ("И ты думаешь, - это Кайтмазов, - я пропущу?! Чтоб только что прибывший наместник Барятинский..." - "Но у меня не "Ба", а "Бо"!), покинули дворец. Каким-то неутраченным восточным чутьем толмач-татарин уловил, что это именно евнух вел с ним переговоры; но промолчал, дабы не сердить князя Бо- ("Пиши, пиши!...) рятинского.