Фатум. Сон разума
Шрифт:
Потом пришел санитар, принес таблетки. Ник послушно выпил их. Таблетки, видимо, были святые и изгнали из его души бесов сомнений.
Выписали Ника утром, как и обещал Реут. Даже нетбук вернули. За рюкзаком к бабке в Медведково он решил съездить как-нибудь потом. Сейчас надо домой, объясниться с мамой, повидать мелкого.
Ник зевнул, распрощался с врачом, надел куртку и вышел на улицу. Небольшой двор, огороженный бетонным забором, будка КПП перед воротами. Ника выпустили беспрепятственно, и на свободе он ошалел: на севере колыхался лес, а напротив
— Ты Каверин? — спросил молодой хитроглазый водитель; Ник кивнул. — Я Олег, по поручению Тимура Аркадьевича здесь. Садись, велено тебя домой отвезти…
Водитель врубил «шансон», закурил и дал газу.
Перед родной дверью Ник немного потоптался, пытаясь вычленить и идентифицировать отвратительное чувство, но не смог и нажал на кнопку звонка. Донесся радостный возглас — это Лешка. Завопила мама, налетела с порога, обняла, а потом влепила пощечину.
— Что ж ты с нами делаешь? Где тебя носило? Я все глаза выплакала!
Щека пекла огнем, Ник понимал, что нужно приложить руку, извиниться, что-то сказать, но смотрел в одну точку над головой высунувшегося Лешки. Радость на лице брата сменилась удивлением.
Мама схватила Ника за грудки, встряхнула:
— Что случилось? Никита!
— Я в больнице был, — ответил он, разматывая шарф. — Алексаняна убили. Нервный срыв.
— Я все больницы обзвонила, ты врешь!
— В ведомственной, — уточнил Ник и почти не солгал. — А телефон потерял, позвонить не мог.
Он потрепал Лешку по голове и зашагал в свою комнату.
— Стас? — Ник откашлялся и повторил: — Конь, это ты? Каверин моя фамилия.
— Никита Викторович!
— Стас, я хочу приехать в штаб. Все готово? Прямо сейчас хочу приехать. Мне нужна охрана и кто-нибудь на машине, знающий адрес. И документы прихвати с собой.
Конь пообещал, что все сделает, и вскоре Ник был в Кунцеве, в штабе.
Помещение Михаил нашел в элитном жилом комплексе — далековато от метро, зато место тихое. Толстяк выбежал встречать Ника, все еще сонного после таблеток (послушаться Реута и пить их дальше Нику даже в голову не пришло; как только проветрился, сбросил одурь — сразу все колеса выкинул). Михаил тараторил без умолку, расхваливал офис: охрана и забор по периметру, отдельный вход, комнаты на первом этаже, места много и без соседей. И охранник в будочке серьезный, пропуск сразу потребовал. Камеры слежения повсюду — с одной стороны, хорошо, с другой — опасно.
Ник от сметы отмахнулся, поднялся по лесенке и оказался в наполненном людьми холле. Запах сигарет и немытых тел. В комнате отдыха на диванчике кто-то спит.
От молодых лиц рябило в глазах.
— Что здесь происходит? — удивился Ник.
— Готовимся, Никита Викторович, — пояснил Конь, — у нас тут аналитики, информацию собираем, за новостями следим. Мы, конечно, не умеем, но учимся. Чему верить, чему — не нужно, что в Сети искать, как туда чего… Ну, вы рассказывали. Вот, я ваши документы принес. Пойдем в ваш кабинет?
Кабинет
— Докладываю…
А Стас изменился, повзрослел. Внезапная ответственность и обрушившаяся на него правда сделали из мальчика мужчину. Конь научился сдерживать свою порывистость, говорить по существу.
— Фашисты, информатор сообщил, готовят погром. Мы знаем где. На Щелковской. Мы контролируем ситуацию, с байкерами законтачились. Еще какая-то жопа с фондовыми рынками, но я не в теме, это к Михаилу. Еще ходят слухи, что чуть ли не Новосибирск собрался отделяться, и ничего не ясно, наши думают, это деза. Ваш «Фатум» затевает международную конференцию…
— По поводу вступления в ВТО, — перебил Ник, — дальше.
— А дальше ничего не знаем. Когда обнародовать будем? Я, Никита Викторович, ваши бумажки посмотрел. Оно как рванет! Никому мало не покажется, как рванет!
— А сейчас и будем. Нечего России делать в ВТО, я против глобализации. А раз я против, для страны так будет лучше.
— А еще мы нашли Марию. — Конь обогнул стол, включил компьютер Ника и поставил ролик.
Машу перехватили у «Фатума».
— Мария? — оператор наводит камеру на нее.
Девушка смотрит сквозь него тусклыми стекляшками глаз, ее лицо напоминает алебастровую маску.
— Мария, с вами все нормально?
— Вы кто? — спрашивает она без выражения, поправляет пушистый белый шарф, завязанный поверх пуховика, дергает помпоны на шапке.
Голос Машин, и в то же время чужой, безразличный. Что они с ней сделали? Посадили на транквилизаторы?
— Пропустите меня, пожалуйста, — прошелестела она и повела плечом, в углу рта надулся и лопнул пузырек слюны.
Оператор не уступает дорогу, называет имя Ника, но Маша принимается рыдать, как трехлетний малыш — громко, отчаянно, трет кулачками глаза и кривит разинутый рот.
— Отпустите, отпустите, отпусти-и-ите!
Розовые щеки блестят от слез, нос покраснел.
Маша стягивает шапку. Голова забинтована. Маша кричит:
— Он меня обижает, не пускает, не пускает! Дайте выйти, я к папе!
Конец съемки.
Поздно. Ник с силой сдавил виски. И в это пытались превратить его? Такую счастливую жизнь обещал Нику Реут в обмен на послушание?
Ник больше не пойдет в «Фатум». Ник обнародует документы, предаст дело огласке. И пусть только попробуют кого-то убить или свести с ума. Он уже переступил черту, и теперь единственный способ выжить и восстановить справедливость — бить первым, кричать на каждом углу. Почему-то Ник был уверен: пока он на виду — не тронут. Не посмеют.
Он отослал Стаса и набросился на работу с азартом обреченного.