Фатум. Том пятый. В пасти Горгоны
Шрифт:
В руке капитана ярко блеснула монета.
Хосе насторожился: соблазн был велик, но опыт подсказывал быть начеку. Пастух прекрасно знал: перед ним один из сыновей Эль Санто, с которыми не только чесать язык, но и глазеть в их сторону было опасно. И пусть он был бы даже трижды прав в своей правде, выигрыш будет, один бес, за ними. Потому как то, что позволено Юпитеру, не дозволено быку.
Тавареа еще раз посмотрел на золотой и развел ру-ками:
– Что я могу сказать?..
– Врешь.
Реал упал в заскорузлую ладонь погонщика.
– Я же дал тебе слово, старик.
– Будь
– Не каркай! – слова старика обожгли капитана.
По мере его откровений смутные предчувствия сдавили грудь Луиса.
Он глядел на мерцающие угли, а в горячечно работавшем мозгу мелькнули воспоминания последних встреч с младшим братом. Все они были тяжелыми, душными, с натянутыми нервами. Луис сомкнул челюсти – что-то дурное творилось в его изъязвленном сердце. Желанная им самим искренность погонщика вдруг сделалась чуждой и враждебной ему, как и сидевшие неподалеку его сыновья, и капитану отчаянно захотелось расправиться с ними или сделать такое, что отравило бы настроение старика. Замкнувшись в себе, Луис мрачно сидел, бессознательно по-троша и ломая в руке новую сигару. Он думал о Сальваресе, думал о том, что у него есть младший брат, которого он крепко любил, носил на руках, когда тот был еще совсем крохой, а выходило всё так, ровно ничего этого нет, и при встрече они в лучшем случае проедут мимо друг друга. Вспомнил и рано ушедшую из жизни мать, ее нежные руки, попытался вспомнить и голос – увы! – не получилось. Зато в ушах отчетливо прозвучал низкий, чуть с хрипотцой, твердый голос отца. Голос, который он так любил и так ненавидел! Сколько? Сколько должно кануть времени, прежде чем я смогу им простить Терезу? Святая церковь, как презирали они ее…
Луис отряхнул ладони и опустил голову на грудь. Казалось, чьи-то каменные пальцы взяли его сердце и выжимают из него последнюю каплю крови. Терзания капитана становились невыносимыми. Он судорожно стиснул белые крепкие зубы и, показалось, даже скрипнул ими.
– Извольте отведать, ваша светлость,– Тавареа учтиво протянул длинный ружейный шомпол, на котором аппетитно дымилось сочное мясо.
Луис хотел было что-то сказать, но лишь передвинул ногу, когда старик, наклонившись, бережно стал собирать в ладонь табак искрошенной сигары.
Меж тем мясо было разобрано и драгуны жадно накинулись на еду.
– Я слышал, скот на рынке подскочил в цене? —Паломино с набитым ртом с трудом выговаривал слова, выразительно глядя на Тавареа.– Кто установил эти дьявольские цены?
– Война с мятежниками, господин лейтенант. И те,—Хосе ткнул себя в грудь,– кто не ленится махать куарто и рисковать шеей. Думаю, нас можно понять. Не сердитесь. Ведь вы только что чуть не убили меня. А до Сан-Фелипе, куда мы ведем стадо,
– Боюсь, что это не болтовня, старик. Армии скоро понадобится много мяса, и двуногого тоже.
– Святая Мария! Может, обойдется? – пальцы погонщика разжались, и степной ветер подхватил рассыпавшийся табак. Но Тавареа даже не обратил на это внимание.—Может, обойдется? – тихо повторил он, с тревогой глядя на своих сыновей.– Не хотелось бы новой бойни…
– А кто ее хочет?
Луис хмуро воткнул в землю рядом с другими пустой шомпол и зачерпнул из котелка кофе.
Глава 4
Закат окутал альменду прозрачной малиновой дымкой и трескотней цикад. Позже пришла ночь, но не ясно-черная, звездная, а какая-то усталая, задыхающаяся и уг-рюмая.
Луис проснулся от холода и внутренней тревоги. Большинство его солдат продолжали спать, завернувшись в армейские одеяла, но кое-кто бодрствовал. Темнота уже изрядно рассеялась; налетевший с побережья ветер был упрям, влажен и холоден.
Де Аргуэлло покосился в сторону почти затухшего кост-ра и в нескольких футах от себя разглядел неподвижную, согнутую спину лейтенанта.
– Паломино! – Луис еле шевелил пересохшим от сна языком.
Лейтенант приподнялся, услышав голос командира. От движения толстое шерстяное одеяло с черным клеймом полка собралось в складки и сползло с груди к поясу.
– Где пастух с сыновьями? – Луис спешно натягивал сапоги.
– Вчера были здесь,– сонно и бестолково откликнулся лейтенант, прогоняя остатки сна.
– Сержант! – Луис пристегнул саблю, бросая беспокойный взор туда, где раньше грудилось стадо.– Поднимай людей, отыщите мне этого хитронырого козопаса вместе с его выводком. Тут что-то не так!
Альфредо бросился к не находившим себе места спутанным лошадям, а Луис, костеря свою доверчивость, глянул на небо. Оно, казалось, презирало их малодушие и суету и начинало грозно стонать порывами ветра, покачивая дымчатым, звездным брюхом, и далекие лысые горы подхватывали эту песню.
Драгуны садились в седла, когда заслышались крики, прорезался звон подков о камень и из темноты вынырнул всадник. Луис резко обернулся, стараясь оценить опасность.
– Потеряли нас? Я Хосе Тавареа!
На капитана из-под сомбреро смотрели бойкие черные глаза осанистого старика, замотанного в полосатое серапе.
– Близится торнадо, сеньор! – погонщик махнул кнутом в сторону далеких зарниц.– Надо было увести скот, иначе…
– Зачем вернулись? – с трудом сдерживая своего рвавшегося белоногого скакуна, обрубил Луис.
Старик вместе с двумя рослыми сыновьями недоверчиво поглядел на него – мол, серьезен дон Луис или дурачится?
– Ну, как же? Мы не хотели вас бросать на равнине, сеньор. Стоит ли терять время? Торнадо не шутка… Нет, нет, господин капитан, в этом случае платить не следует,– Тавареа категорично покачал головой и протянул капитану обратно серебряный реал.– Мы католики, и должны помогать друг другу.