Фатум. Том третий. Меч вакеро

Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович

– Мигель! Ты жив?.. – никто не ответил.

– Мигель! – «Что за дьявольщина? Может, парень тоже сорвался?» – у Диего отхлынула кровь от лица. Тут за волной мха послышался шорох, и над губчатой зеленью показалось дрожащее от напряжения лицо юноши. Оно было землистого, трупного цвета, с глубоко запавшими полузакрытыми глазами.

– Уходите, дон… – кровь толчками пошла из его рта.—Мне уже не помочь… спасибо за всё… я любил вас… —подбородок сильнее окрасился алым.– Так и не вышло из меня… настоящего… солдата.

Глаза раненого закатились и стали видны белки, разбавленные розовой сетью полопавшихся сосудов.

– Мигель! –

майор бросился к нему.– Мигель… как же так… мальчик мой! – Диего, склонившись над слугой, не скрывал слез. Из груди офицера вырывались сдавленные рыдания.– Потерпи, потерпи!.. Жить – это большее испытание, чем умереть. Ты еще наденешь уланский мундир моего полка, клянусь небом, это так.– Руки его умело делали перевязку. Пальцы скользили по загустевшей жиже.

Рана была – хуже нет – сквозная, в живот, под углом в сорок пять градусов. Толстый моток реаты, который Мигель прижимал к животу, разбух от крови и напоминал бесформенный шматок клюквенного желе.

Дон рычал от бешенства: не было теплой воды, бинтов, спирта, не было ни черта, чтобы хоть как-то облегчить страдания друга.

Сознание покинуло Мигеля, прежде чем майору удалось на реате, пропущенной под мышками раненого, спустить его вниз. Слава Всевышнему, что хватило длины веревки. Спустя час юноша лежал на мху у обочины тропы и рана была перевязана опытной рукой дона.

Но Диего сокрушенно качал головой, глядя на серое лицо умирающего. Бесова пуля перемотала все кишки. Бедняге вряд ли могли пособить даже в госпитале, а тут…

– Прощай, амиго, спи спокойно. Ты уже прибил свинцом свое имя на страницы истории. Amen! – Дон, тяжело вздохнув, прикрыл веки замолчавшего навсегда друга.

Глаза его засырели от слез. Перед ним встал выбор. Завалить Мигеля камнями либо перевезти труп в лагерь и там похоронить более достойно, а может, просто оставить тело как есть и убираться подобру-поздорову…

Он выбрал первое – на второе не было сил, последнее не допускала вера и любовь к слуге.

Когда дело было сделано, дон, опираясь на приклад длинноствольного оленебоя, как на костыль, прихрамывая, направился в глубь ущелья.

Лошади, истомившиеся на привязи и до одури застреканные оводами, навострили уши, а когда Диего, не обращая внимания на них, проковылял мимо, они раздергались, выворачивая лиловые яблоки глаз, оглашая жалобным ржаньем огромные стены ущелья.

* * *

В уланском полку считали, что у майора стальные нер-вы. И право, они были недалеки от истины, однако то, что открылось глазам андалузца, заставило его сжать губы.

Нелепый кусок мяса кроваво пузатился меж валунов. Диего ступил ближе и разглядел копыта коня, уродливо тянувшиеся к небу. В двух местах, где ноги жеребца были сломаны, кожа лопнула, и сквозь нее обломком копья торчала кость. Рядом лежал монах. Тело его было изломано как у большой карнавальной куклы.

У майора свело скулы: вдруг показалось, что мертвец улыбнулся ему оставшейся половиной лица, державшейся на белых, как картофельные ростки, сухожилиях.

Де Уэльва смахнул пот со лба, глянул на ставшую розовой ладонь и скривился от боли.

– Привидится же такое…

Глаза его вдруг сузились, напряглись. Он быстро обошел труп и присел возле него с правой стороны. Внимание привлекла рука монаха, большая и мозолистая, покрытая многочисленными ссадинами. На узловатом безымянном пальце майор обнаружил перстень. Кровавый, сверкающий, он словно прикипел к

коже.

Диего раздвинул холодные пальцы, на массивной золотой оправе он прочитал зловещую монограмму Ордена Иисуса: «Цель оправдывает средства».

– Ты ошибаешься, Монтуа, не всегда… Ex ungue Leonem 11 .

В следующий момент узкий язык шеффилдской стали взлетел в горячий свет солнца:

– Не всегда, Монтуа, не всегда!

Глава 8

Отец Игнасио проверил в церковном подполе свечи: не все ли их поела мышь – и, оставшись довольным, полез на колокольню чистить от помета птиц колокол.

11

Ex ungue Leonem – «Лев узнается по когтям» (лат.) – выражение, указывающее на возможность узнать автора по самому ничтожному отрывку из его произведений. (Прим. автора).

Задрав голову, прищурил глаза: «Вон он, медноголовый, весь в птичьем дерьме». Этот колокол четверть века назад прибыл с ним в Калифорнию на корабле из Ла-Гуайра —скромного порта далекой Венесуэлы, где несет свои мощные воды Ориноко, где пики заснеженных гор, подобно каменному гамаку, поддерживают небеса, где стоят редукции 12 доминиканцев.

Монах драил сильными руками колокол, а сердце его сжимали персты печали. В сияющем отражении меди он зрел себя и былое…

12

Редукция (ранее – миссия) – место поселения обращенных в христианство индейцев.

«Боже! Как покойно и славно было в Венесуэле, какой обстоятельностью и надежностью дышали увитые зеленью мощные стены, триумфальные арки, широкая площадь, где под сенью зубчатой листвы пальм дремали прекрасные здания из камня и дерева. Тут и там вздымались часовни и мощные, в два обхвата, столбы со статуями святых наверху. Большие – то деревянные, то каменные – кресты достойно и значимо молчали на каждом перекрестке и в конце улиц. Площадь редукции, где он прослужил без малого шестнадцать лет, окружали обширные мануфактуры, множество торговых рядов, арсенал, цирюльня, аптека, лекарская палата, коллегия, духовная семинария, прядильная мастерская для престарелых и калек, острог с грунтовой водой вместо пола для тех, кто ослушался Бога».

Память переносила отца-доминиканца в прекрасные сады братства, переполненные овощами и фруктами, пышными коврами цветов, виноградной лозы, где даже кладбище с величественным мраморным кенотафом 13 основателю утопало в душистой зелени апельсиновых и лимонных рощ. И всюду дозоры, караулы и низкие поклоны благодарной паствы…

Ныне от всего этого остался небольшой колокол, который светло и прозрачно пел, созывая христиан на воскресную мессу, либо тихо скорбел, отзванивая погребальный ход.

13

Кенотаф – могильный памятник, под которым нет праха умершего; воздвигались лицам, убитым в сражениях, утонувшим и т. д.