Фатум. Том второй. Голова Горгоны.

Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович

Початок вскрикнул – из мочки потекла кровь. А капитан подмигнул:

– Вся Новая Испания поняла бы, что ты козел совсем, а не наполовину.

Антонио сник, будто из него выпустили весь воздух:

– Что же теперь будет с Терезой?

– А, с этой-то… она сама себе сделала боль! – не задумываясь отрезал Луис и недвусмысленно кивнул стоявшим рядом драгунам.

«Вот так! – грохнуло в голове Антонио. – Не делай добра – не получишь зла. Боже! Девочка моя! Они истопчут тебя, разорвут… – он ощутил, как его засасывает холод черного безумия. – Они не верят… и жить мне осталось, как рыбе на берегу».

– Эй,

волнуешься, пивной чан? – большим пальцем Сыч вжикнул по острому лезвию своей «рафаэллы». – Что ж, не напрасно. Я отрежу твою башку, высушу по рецепту моих предков и поставлю на шкаф, чтоб сопляки не воровали сахар у моей бабы.

Сердце Початка заколотилось в горле, когда ветки хрустнули под сапогами волонтера.

– В сторону, Сыч! – глаза капитана сверкали, как полированный агат. – Запомни, дель Оро, ты в сем деле ше-стой подползающий. Это мой чикано.

– Похоже, в вас столько гнева, дон… – зловеще прохрипел волонтер, нехотя убирая в чехол нож, – что… что хватит спалить в пепел форт Росс… и тебя, приятель.

Сыч благоразумно прикусил язык. Луис, крутнувшись на каблуках, подошел вплотную к прислонившемуся к дереву трактирщику.

– Кстати, старик, – голос капитана стал тверже, тон ниже, – не забывай и о нашем договоре… Если мы здесь не найдем ЕГО, – де Аргуэлло окинул взором молчаливые горы, – ты понял, о ком я говорю, папаша?.. – Старик испуганно кивнул головой. – То эти места станут твоей могилой.

– Да здесь и так ни черта нет, дон! Только зря ночь проторчали на этих полях! – послышались раздраженные голоса драгун.

– Плохо ищете! – вспыхнул Муньос, губы его плясали от страха.

– Легче, легче, папаша, – Луис сдавил горло возницы и несколько мгновений смотрел ему прямо в глаза. – Ты чуешь шкурой? У моих людей возникают недовольства… Ну, а когда есть проблемы, сам понимаешь, хочется от них избавиться. Короче, так: ты сейчас возьмешь лошадь и поедешь в ущелье за этой парочкой…

– Откуда вы знаете, что они… – просипел Антонио, обжигаясь от взгляда драгуна.

– Знаю! – капитан улыбнулся одним краем губ. – И ты сделаешь это живым духом, туда и обратно… мы будем вас поджидать в Санта-Инез… И только пискни против – в твоем сале засядет столько свинца, что им можно будет затопить шлюпку. Ну, да что тебя учить? Ты сам догадываешься, как умеет щекотать ножом дель Оро…

– Хорошо, ваша светлость, я поеду туда, но при одном условии… – Антонио нервно хохотнул; в смехе его звучал звон брошенных на пол монет.

В горло Муньоса уперся нож полукровки.

– Куда ехать?.. – Початок слабо охнул, нервы его не выдержали, точно лопнули перетянутые струны. И он почувствовал, как в штанах стремительно потеплело и резко пахнуло мочой.

– Сегодня же поедешь! – прорычал метис.

– У меня один вопрос, – Антонио жалобно хлопнул глазами, – можно, я поеду сейчас… Только вот боюсь, дон, что мне не найти их. – Старик хватался за последнюю соломинку. – Я не знаю эти места…

– Брось скулить. Вот и узнаешь. Учитель умирает в ученике. – Капитан шлепнул ладонью по потной щеке и подытожил: – А ты всегда был из способных, Антонио.

– Только когда увидишь ядовитый плющ или кактус, – сквозь зловещий хохот вставил дель Оро, – не подотри ими задницу, пузан!

Под гогот драгун Антонио

зашаркал к лошадям. Он шел, поникнув плечами, подавшись вперед, будто получил жестокий удар ниже пояса. Он чувствовал их глумливые взгляды на затылке и спине, но с каждым шагом повторял одно: «Будь спокойна, дочка, отец на твоей стороне!»

Часть 2. Меч Вакеро

Глава 1

Тереза что было силы натянула вожжи, осадив коней на полном скаку. Они встали, поводя боками, запаленно хватая воздух. Их горячечное дыхание вырывалось из ощеренных пастей молочными клубами, падало на взмокшие холки в морозном вечере. Близость высокогорья давала о себе знать.

Девушка разжала онемевшие пальцы, шмыгнула носом, огляделась. Слева, на востоке, параллельно тропе, по которой она приехала, горизонт был закован хребтами Сан-Рафел; на западе, сколько брал глаз, тянулась черно-зеленая щетина лесов, ныряющих в океан; а впереди чернела дымящаяся пасть ущелья.

На землю навалилась странная немота, как перед бурей: ни гомона птиц, ни шума листвы.

– Диего-о-о-о! – крик Терезы вновь вырвался одинокой птицей из клетки: – Диего-о-о-о!

«О!.. о!.. о!.. о!.. о!..» – пугающе ухали горы, стонали и замолкали в потревоженной эхом вечности.

Она соскочила на траву, медленно обошла четверку лошадей, надеясь на отклик, на то, что углядит хоть какие-нибудь следы, но их не было и в помине. Буря с песком сделали свое дело: от скачки и напряжения легкие ее горели огнем, в голове у затылка заныла, запульсировала боль, но это даже где-то радовало девушку, так как боль помогала не опустить вконец руки и не потерять сознание от страха. В какой-то момент паника оглушила Терезу, сдавила хомутом шею, дав почувствовать, что у нее не хватит сил войти в каменный зев ущелья. Сердце стучало где-то у горла. Рубаха липла от пота, голова чесалась: песок позабился в волосы и плотной коркой осел у корней; но она заставила себя шаг за шагом идти вперед, не обращая внимания на сии неудоб-ства, понимая: обратной дороги нет!

День медленно угасал: небо из светлой бирюзы превращалось в тусклый янтарь; и мексиканка торопилась, зная, что ночь вырвет из ее рук последний шанс.

Она прошла уже футов сто пятьдесят мимо мрачных, обглоданных ветром камней, мимо огромных, торчащих из песка ребер какого-то неведомого зверя, на которые ей было даже жутко смотреть, когда ее слух ранил слабый стон. Сердце заколотилось сильнее, но тут же она подумала с жаром отрезвления: «Не торопись!»

Черное крыло тени каньона нависло над Терезой, когда она увидела его.

Распростертое тело лежало рядом с холмом из придорожных камней, который своими очертаниями напоминал склеп. Чуть поодаль она успела разглядеть стреноженных лошадей, остальное… застлал туман слез. Они жгли глаза, катились по щекам обессилевшей девушки.

Сбросив мешавшие ей сандалии, она, босая, кинулась к любимому.

– Ты жив?! – только и смогла вскрикнуть Тереза, чувствуя, как темнеет в глазах, как подкашиваются ноги… Она рыдала, прижавшись к его окровавленной груди, в бессознательной лихорадке гладя пальцами дорогое лицо, будто не веря; точно слепая, коя спешно жаждет убедиться в спасении возлюбленного… – Как ты?