Фатьянов
Шрифт:
Концерт начался.
«Фатьянов читал стихи, Флакс пел много, вдохновенно и трогательно, не щадя ни голосовых связок, ни аккомпаниатора, не опасаясь ни фатьяновских штрафов, ни налетов вражеских самолетов,» — вспоминает В.П.Соловьев-Седой. Новую песню пели три раза, и всякий раз последние ее аккорды тонули в овациях. Бойцы как будто ждали именно эту песню, говорящую о елочке у родного крыльца, о месяце, таком ярком в родном небе, о девушках, нетерпеливо ждущих возвращения своих героев из далекой стороны… Этот концерт длился два с половиной часа, и мог бы продолжаться еще и еще. Вполне насладившиеся прелестями военной дороги артисты готовы были выступать хоть до утра, и уже согласились было заночевать в этой части… Но одно маленькое обстоятельство заставило их вновь сесть на «гитлера». Краснея от осознания собственной дерзости, командир сказал
…Два месяца выступала бригада перед артиллеристами, летчиками, моряками, танкистами, пехотинцами 2-го Прибалтийского фронта. Давали по три концерта в день. Почти два месяца, изредка и ненадолго возвращаясь в мирные Таллин и Ленинград, питались они из одного котелка, спали в привычном дряхлом «гитлере», накрываясь солдатскими байковыми одеялами.
А новая песня уже давно их опередила.
— «Горит свечи огарочек» будете петь? — Спрашивали гостей солдаты.
— Будем! — Отвечал Ефрем Флакс и улыбался таинственно и душевно, как оперный купец «Садко».
Близкий друг Соловьева-Седого, он стал первым исполнителем многих его песен.
…Кто были его родители — трудно установить. Скорее всего, они были партийными деятелями, которых постигла участь без вести пропавших. Одинокий маленький Франя беспризорничал. Ночевки под котлами и в теплых зимних подвалах, горечь хлебной краюшки и сладость вдавленного в мостовую окурка — все это испытал Франя на собственной шкуре. Его с другими мальчишками периодически ловили милиционеры. И однажды он из детского приемника-распределителя попал в детдомовский хор. Пел в самодеятельном хоровом кружке, «живой газете», где его и приметил концертмейстер — студент ленинградской консерватории. Он настойчиво требовал, чтобы парень поступал в консерваторию. Это казалось невероятным — Флакс не знал ни единой ноты, общее образование его было слабым. Он свыкся с жизнью ломового извозчика, которым поступил в отрочестве — такая работа его устраивала. Но студент едва ли не силой затащил его к профессору И.С. Томарсу. Ефрем спел профессору арию Варяжского гостя, которую выучил на слух с патефонной пластинки. Больше он ничего из классики не знал. Профессор Томарс был редкостно привередлив. Однако он пообещал взять Ефрема в свой класс, ежели тот сдаст экзамены и чисто помоет руки.
Юноша-ломовой помыл руки с песочком и приехал на экзамен в телеге, на послушном своем битюге Мальчике. Привязал его к фонарному столбу и отправился в экзаменационный зал, где по всем предметам потерпел поражение. Его приняли на рабфак только за блестящие певческие способности. Однако Ефрем принялся учиться так пристально и прилежно, что вскоре пошел, переступая в год по два курса. Его репертуар становился все больше и разнообразнее. Неожиданно даже для себя самого он из оперного класса перешел в класс камерного пения профессора А.Б. Меровича. Так и началась его сценическая судьба, и появление на эстраде молодого певца Ефрема Флакса стало событием. Среднего роста, красивый, стройный, жгучий брюнет с красиво посаженной головой и взглядом оперного Мефистофеля, он покорил зрителя с первого концерта.
В первые дни войны Ефрем Борисович вступил в дивизию народного ополчения. Профессиональный шофер, он стал помощником командира взвода автомобильной роты. Его голос тоже помогал ратному делу. Певец служил в агитационном взводе, работал с Соловьевым-Седым в фронтовом театре, бесконечно записывал новые песни на радио. С Василием Павловичем и Алексеем Ивановичем его связывали искренность характера, талант, добрая душа. В конце войны они приноровились ездить на выступления все вместе, прихватив с собой обладателя столь же прекрасного лирического тенора Федора Андруковича. Они с Флаксом пели дуэтом.
Обаятельный, благородный, вежливый, Ефрем Борисович, как ребенок конфеты, любил молоко. Он просто жить без него не мог. Частенько на фронтовых дорогах, почуяв сердцем присутствие рядом коровы, он просил остановиться у очередной покосившейся калитки. Добрые хозяюшки старательно угощали красавца-певца.
— Видали, какая молодка? — Говорил он, ставя на стол кринку так, чтобы не расплескать молоко. — Женюсь!
— Погоди! — советовал Алексей.
— Чего годить-то, Алеша?
— Молоко на губах обсохнет — тогда и женись. Да не заводи коровы! А заводи патефон — и слушай наши песни!
Оба смеялись от души, от ощущения молодой силы, оттого что впереди — вся жизнь.
Новые песни сержанта Фатьянова
1. «Потому, что мы пилоты» и другое
В промежутках между поездками в Восточную Пруссию Алексей возвращался в Таллин. Ансамбль по-прежнему базировался там. Отлеживаясь, он много читал и сочинял. В противоборстве казарменной строгости и лирических дней середины мая образовался новый творческий дуэт Владимира Сорокина и Алексея Фатьянова. Они написали цикл песен, посвященных победе: «Вспомним походы», «Ждут невесты женихов», «Гармошка поет» и «Возвращение».
Студеные ветры на море Балтийском, На море Балтийском туман. Возьми-ка, товарищ, наш верный, наш близкий, Наш самый хороший баян.Они были написаны в самых лучших традициях русской песенной культуры. Их безотлагательно записали в Москве в редакции Всесоюзного радио, готовился к выходу клавир. Осенью цикл передали «Последние известия» по радио в исполнении заслуженного артиста РСФСР А.П. Королева. Тем же летом были написаны с Соловьевым-Седым «Тропки-дорожки», «Веселая песенка о начальнике станции» и «Про Васеньку». Соавторы «облегчали» жанр, согласно требованиям тогдашнего искусства: ничего мрачного, только веселое, светлое, яркое… Тогда же им было предложено написать песни к фильму про летчиков малой фронтовой авиации. Назывался кинофильм «Небесный тихоход». Снималась эта черно-белая героическая комедия на Ленфильме. Автором сценария и режиссером был Семен Тимошенко, который набрал для работы замечательных актеров. Это была двадцать вторая роль в кино Николая Афанасьевича Крючкова, восьмая — Василия Васильевича Меркурьева. Снимались в фильме также Фаина Раневская, Василий Нещипленко, Алла Парфаньяк. Трое друзей — персонажей Меркурьева, Крючкова и Нещипленко — пели голосами актеров песню на стихи Фатьянова «Потому, что мы пилоты». Веселая, бодрая песенка с интонациями мужского здорового кокетства очень понравилась актерскому составу. Другого мнения были критики, но народная слава подминает под себя все, даже авторитетное мнение уважаемых искусствоведов. Вот уже почти шестьдесят лет эта песня не просто существует — она живет, и поныне вызывает жизнеутверждающую улыбку. Ее хорошо чувствуют дети, чье чистое сознание не потрясено идеологическими ухабами.
И не было дня в 1945 году, чтобы не звучали фатьяновские песни на радио. Они шли целыми блоками, по нескольку раз в сутки. Слушали его песни и родные — Наталия Ивановна и Ия.
2. Крестник Андрюша
Алексей хотел приехать в Москву. В марте родился Андрюша — ему не терпелось увидеть внучатого племянника. А летом он получил командировку в Москву для работы на радио с песнями на музыку Сорокина. Вот и оказия.
Рано утром Алексей, наконец, прибыл в город своей юности и вышел из мягкого вагона «Красной Стрелы». Москва была красивой — красной, лето — красным, пахло терпкой пыльцой бархатцев, влажными после дождя улицами. Прозвенев, подошел красный трамвай. Алексей вскочил на подножку.
Он ехал домой.
Своим ключом он открыл дверь. Знакомая до щемящей сердечной истомы комната была озарена утренним солнцем. Оно ликовало на полу, на мебели, на корешках книг, оно трепетало на занавесках. На скрип петель вышла Ия, бесшумно заплакала и обняла Алешу. Из колыбели требовательно, радостно и громко вострубил младенец. На зов малыша прибежала с кухни Наталия Ивановна, да так и осела на подставленный ей стул:
— Алеша! Приехал…
…Крестили Андрюшу в Елоховском Бого-Явленском храме, главном соборе Москвы. Крестными пригласили Алексея и соседку по Ново-Басманной Женю Волкову. Скромно и тихо отметили Крестины, пригласили соседей. Алексея одни соседи очень любили, другие же — относились с иронией, потому что он всегда шумно, восторженно делился впечатлениями от новой прочитанной книги. Теперь пересмешники критиковали Фатьянова за привезенные им с войны трофеи: пишущую машинку с немецким шрифтом, несколько махровых полотенец и несколько бокалов из венского стекла.