Фатьянов
Шрифт:
— У меня не кабинет — у меня здесь комбинат!
Началось вдруг непривычное для южного лета похолодание.
Гостиница не топилась — артисты мерзли. Никто не запасся теплыми вещами, поскольку ехали в лето. Никто не думал, что в августовском южном Харькове будет так холодно. И только у Алексея было тепло — уж очень маленькой была комнатушка. К нему приходили продрогшие товарищи попить чайку, послушать стихи, подымить да погреться. Временами, отрываясь от литературных набросков, он глядел в окно, откуда видны были воронки от бомб и разрушенный, жилой некогда дом. И снова ему казалось, что он заливается краской стыда. Тянуло к оружию.
«Уйти на фронт солдатом…», — начинал он думать и вдруг понимал, что думает стихами, что они — в его крови, душе и плоти. И он не знал, что скоро будет на фронте не рядовым артистом, а рядовым бойцом.
3. Наказание
Галина
По словам Галины Николаевны, дело было так.
…В тот день солисты ансамбля во главе с Александровым выехали на концерт в прифронтовую полосу. Алексей остался в гостинице потому, что не был солистом. Он был завлитом, и ему надо было выполнить задание руководителя — подкорректировать программу очередного выступления. Он писал вставки, соединения между песнями, небольшие четверостишия о бойцах, которые хорошо себя проявили в боях. Как это уже упоминалось, в гостинице было холодно. Он сидел в своей маленькой комнатке, сидел на стуле за столом, и писал. Сам он был крупный, а комнатка — маленькая, и в ней было относительно тепло.
А генеральские хоромы Александрова было не протопить. Его жена, бывшая танцовщица ансамбля, Лаврова, продрогла. Она шла по коридору и стучала во все номера, дошла и до комнатушки Фатьянова. Заглянула — он «дома».
— Ой, как у тебя тепло, — обрадовалась Лаврова. — Я замерзла. Можно, я у тебя посижу?
— Можно, сиди… — ответил Алексей. И продолжал увлеченно писать.
В комнате был всего один стул, на котором сидел Алексей. Гостья присела на кровать, согрелась и задремала. В это время вернулся ансамбль. Александров не обнаружил жены в своем номере, он повторил ее маршрут — так же шел по коридору, стучал во все номера, и нашел ее у Фатьянова. Он сидел за столом, писал, а она — спала на его кровати. Ситуация, разумеется, двусмысленная. Но ведь надо знать Фатьянова. К тому же, не спи Лаврова и не уйди глубоко в работу поэт — нашлось бы время для ретирады: ансамбль приезжает шумно, а в гостинице — тишина.
Все парни в ансамбле были красивые, молодые, яркие. Но все они были простыми исполнителями, а Фатьянов все же был выдающейся личностью. В нем стареющий Александров мог почувствовать соперника. Но таких ли романических побед желал Фатьянов? Более всего он мечтал о прямом участии в боях за Большую Победу.
Последовало наказание. По рапорту от 30 августа 1944 года поэт попадает в действующую армию.
Он в ножки мог бы поклониться и Александрову, и его жене за такое наказание.
Все происшедшее и не было наказанием для него, вымаливающего приказ «на фронт». Теперь он мог уже со всей полнотой чувств написать:
…Пришла и к нам на фронт весна…
Осень сорок четвертого
1. Размышления о штрафбате
Сведения об этом периоде жизни Алексея Фатьянова носят путаный, сбивчивый, отрывочный характер. Автор попыталась выстроить мозаику из воспоминаний и архивных документов, дабы прояснить истину. Хочется думать, что мне это удалось. Например, не менее как два авторитетных биографа Фатьянова (Г.Н. Фатьянова и Ю.Е. Бирюков) сообщили мне, что Алексей Иванович после описанного инцидента попал в штрафбат. Об этом неоднократно писали журналисты и литераторы, в том числе и я, о чем сожалею. Теперь, проанализировав ситуацию всеми доступными способами, я уверилась в том, что это не так. Во-первых — стал ли бы позорить свои седины сам генерал, предавая огласке сей некрасивый случай. Бойца отправили в штрафбат… Но за что? В штрафбате воевали в основном зека. Отправить туда могли лишь за серьезное преступление. Суровое требование «послать в штрафбат» нужно было обосновать. Нужен и приговор военного трибунала. Ведь послать в штрафбат — это сослать на верную гибель. Верит ли молодость в верную гибель? Лермонтов, будучи разжалован, шел в свой штрафбат на Кавказ с бравой радостью. Может быть, и Фатьянов испытал бы схожее чувство, получив такое суровое взыскание. Но он не был в штрафбате.
Как мог бы обосновать Александров требование такого серьезного наказания? «Ввиду того, что он был замечен соблазнителем молодых жен»? Но любой, читающий подобный документ, невольно домыслил бы ситуацию иначе. Молодая жена генерала, пользуясь некоторой властью не только женских чар, стала бы в этих домыслах соблазнительницей поэта, чем сразу был
«Артист красноармеец Фатьянов А.И. направлен на пересыльный пункт для службы в рядах действующей армии.
Начальник Краснознаменного ансамбля песни и пляски Союза ССР профессор, генерал-майор Александров. 30 августа 1944 года».
Ни о штрафбате, ни о трибунале нет речи в этом приказе, найденном в грудах пыльных архивных документов и опубликованном литературоведом и журналистом Татьяной Малышевой в ее книге о Фатьянове. Это во-первых.
Второй довод еще более убедителен, на мой взгляд. Мог ли рядовой штрафного батальона быть награжден знаком боевого отличия, каким бы непревзойденным мужеством он не отличился? Никак не мог. Алексей же Фатьянов за участие в кровопролитных боях под Секешфехерваром получил медаль «За отвагу». Медаль эта наиболее уважаема среди других. Ее достоинство в военной среде велико и неоспоримо. Это один из высших знаков солдатской доблести, который невозможно получить по штабной разнарядке.
И все это вместе взятое позволяет всерьез усомниться в том, что в некоем штрафном батальоне числился рядовой Алексей Фатьянов. Нужно лишь добавить, что при освобождении Венгрии легло 200 000 наших солдат и офицеров и что «штрафбатом» на этом направлении была вся передовая…
2. Когда написаны «Соловьи»?
Следующее несоответствие связано со знаменитой песней «Соловьи». По одним данным, она была написана в последние декабрьские дни 1944 года, по другим — в 1945 году, по третьим — и вовсе в начале войны… Есть воспоминания Петра Любомирова, однополчанина Алексея Фатьянова, где он описывает свое знакомство с поэтом в конце 1944 года: «Еще на фронте, услыхав в первый раз «Соловьи», еще тогда я подумал об авторе этой песни, как о солдате: «Этот — наш. До последнего дыхания…» А когда Фатьянова увидел — даже обрадовался: он и на самом деле оказался солдатом, рядовым, носил такие же, как ты, погоны — без звездочек, даже без лычек». Согласно общепринятой версии, воспоминаниям автора музыка В.П. Соловьева — Седого, воспоминаниям о первых исполнениях песни, а также в соответствии с местонахождением поэта, которое установить оказалось нетрудно, она была написана в последние дни 1944 года, перед Новым, 1945 годом.
Но есть еще одно свидетельство более раннего знакомства с «Соловьями» — поэта Николая Старшинова. Поэт пишет, как будучи рядовым пехоты, он в августе 1943 года услышал песню «На солнечной поляночке». Далее он вспоминает: «А потом пошли одна за другой — «Соловьи», «Ничего не говорила», «Звездочка» и, наконец, «Давно мы дома не были»». Известно, что «Давно мы дома не были» написана сразу после победы, в 1945 году, «На солнечной поляночке» прозвучала в 1943. Если Николай Константинович называет песни в хронологическом порядке, значит, «Соловьев» он услышал в первые годы войны. Как могли слышать бойцы «Соловьев» раньше 1945 года? Откроем «Избранное» Алексея Фатьянова. Стихотворение датировано 1942 годом. Могла ли быть написана музыка к нему раньше 1944 года? Видимо, да. Это подтверждает известный музыковед и исследователь советской песни Юрий Евгеньевич Бирюков, который говорит о том, что была написана еще одна музыка к стихотворению — композитором Марком Фрадкиным. Может быть, первый вариант песни не получил столь широкого распространения, как второй. Песня на музыку Соловьева-Седого сразу же была записана на радио и скоро стала широко известной. Добавлю, что «первых» исполнителей этой песни насчитывается около десятка… Но это уже совсем другая история, сценическая.