Фатьянов
Шрифт:
Все Фатьяновы и Калашниковы любили фотографироваться под окнами Анны Николаевны.
Фотограф просил неугомонных сродников построиться по росту, кого-то лечь, кого-то повернуть голову, всех застыть… Все улыбались, потому что радовались общению, встрече, радовались тому, что все впереди. И даже когда сносили этот крепкий, счастливый дом в 1960 году, его жильцы радовались новым квартирам, какому-то прогрессу в жизни страны. Теперь на месте дома размещается посольство крошечного государства Люксембург. Когда-то здесь помещалось со своими традициями, поколениями, песнями, привычками, соседями, судьбами все Ставрополье в сжатом виде. А оно больше Люксембурга в десять раз.
И, конечно,
Середина пятидесятых
1. Иван Ганабин
В мае 1950 года во Владимире прошло второе областное совещание молодых литераторов. Алексей Иванович на нем руководитель поэтическим семинаром. Крепкая гвардия владимирских удальцов не только тогда стала крестниками поэта, они стали его друзьями. Иногда пытаясь держаться официально и в стороне, Алексей Иванович после все же не сдерживался, и если чувствовал в человеке близкое, переходил «на ты». Тогда его окружили и так и остались рядом Сергей Никитин, Владимир Томсен, Иван Ганабин, Борис Симонов. Алексей Иванович искал среди молодых владимирца Марата Виридарского, знаменитого местного футболиста, слесаря, пишущего стихи. После, познакомившись, он высказал свою радость о таланте молодого рабочего.
Близок по духу ему стал и фронтовик, моряк балтийского флота Иван Ганабин. Как артист ансамбля балтийского флота, Алексей Иванович его считал своим однополчанином. Это был выпускник литинститута, который писал нежные стихи о Родине, и по-фатьяновски был влюблен в родной край…
В 1953 году Иван Ганабин стал завотделом литературы и искусства областной молодежки «Сталинская смена». Неприглядное помещение в подвале чайной Дома колхозника кипело и бурлило, как любая редакция. Крохотные комнатки, наползающие друг на дружку, в коридорах — столы, внимательные машинистки, работающие где попало, чуть не на ступеньках, при желтом свете настольных ламп… Беготня, стрекотня, суета. Главным редактором газеты в том же году стала Антонина Степановна Атабекова, которая также вскоре сделалась другом Фатьянова.
В 1953–1954 году Алексей Иванович часто бывал во Владимире.
Готовилась к печати его первая и единственная прижизненная книга стихов. Он приезжал, останавливался всегда в гостинице, и пропадал в издательстве. Работа с редактором, верстки, гранки, корректорские поправки — все это Фатьянову хотелось проследить самому.
Когда он заходил в редакцию, все вставали со своих мест, шумно здоровались, обступали поэта, слушали все, что он говорит. Самые хмурые улыбались. С обожанием выслушивались и новости, и хула, и похвала. Непосредственный нрав, дружелюбие, просто человеческая красота — все было в нем притягательно. Здесь публиковали его стихи. Здесь берегли каждое слово и каждый знак, написанный его рукой. Эти непритязательные, провинциальные экземпляры со своими стихами он очень ценил.
Он вообще любил все, связанное с родиной. И дружбу с земляками принимал близко к сердцу.
А Вязники этого времени коснулась «хрущевская оттепель». Когда появился в Москве модный
Серьезная комиссия экспертов выясняла: о чем думали и что хотели сказать своими литературными опусами местные молодые люди.
А эти молодые люди были увлечены абракадаброй и бессмыслицей, словоплетеньем и бледным подобьем депрессивных гимнов. Более-менее ясной была критическая статья о Маяковском, где его раскритиковали в пух и прах, ободрали прижизненную бронзу и, попросту, развенчали, как первого поэта советской эпохи …
Борис Симонов с Юрием Мошковым тоже выпустили в 1955 году журнал «Ясень», но уже не протестно-дерзкий, а лирически-задушевный. Это была молодежная мода, но как хорошо, что это было!
Иван Ганабин более благоволили к лагерю лириков, нежели трибунов. Да и Фатьянов, несмотря на свою любовь к Маяковскому, как мастеру гротеска и формы, всей душой льнул к Есенину.
…Смерть Ивана Ганабина, слишком ранняя, потрясла его и подавила.
— Так не должно быть! — Рубил ребром ладони по столешнице так, что на пол скатывались карандаши.
Но так было.
Это случилось 20 февраля 1954 года, когда все были молоды и никто не думал о том, что всем придется когда-то навсегда расстаться. Поэт родился в деревне Коломна Вязниковского уезда в 1922 году. Он был моложе Фатьянова на три года, и отличался веселой простоватостью нрава. Они съезжались в Вязниках, любовались венцами, читали стихи, выступали. К нему поэт питал чувства братские, немного покровительственные, помогал. Сергей Никитин, Владимир Соколов, Александр Меркулов — все однокурсники Ганабина были поражены трагедией. Иван умер в поезде. Ему стало плохо, и выяснилось, что у него рак легких… Побывав на похоронах в Юже, все владимирцы приехали в Вязники. Река была еще крепкая, и они перешли ее по заснеженному льду молча, вспоминая каждый — свое.
Атабекова, Никитин, Фатьянов заходили тогда к Ивану Симонову, долго сидели у него, говорили мало…
Так начинали они уходить — поэты, которые были рождены, чтобы встретиться и навсегда остаться рядом на страницах академических антологий, которые еще будут написаны.
3. «Поет гармонь», 1955 год
Этот год был тяжел переживаниями.
Но наконец вышла книга «Поет гармонь» с предисловием Льва Ошанина. Для провинциального издательства тираж был почти неподъемным — 25 тысяч экземпляров. Эта маленькая книжечка с веткой плакучей березы на обложке мгновенно разошлась. Ее востребованность оказалась выше любого бестселлера. Она пелась от березовой коры до березовой коры.
Пока Галина Николаевна занималась домом, бытом, детьми, Алексей Иванович был в разъездах, старался заработать выступлениями, концертами. Во время странствий по любимой Владимирщине он попал на премьеру в Ковровский драматический театр. Играли пьесу местного автора А. Плоткина «Дело Рогозина». Он заволновался, увидев на сцене пожилого актера Н. Жилина. Это была весточка из юности — они вместе начинали в театре Красной Армии еще до войны.
Старые знакомые потянулись за всеми на банкет в дом драматурга. Звучали тосты, панегирики и славословия. Плохо вслушиваясь в их содержание, невзирая на усталость, они проговорили до утра.