Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха

Дорнбергер Вальтер

В этот критический период станция Пенемюнде не могла оставаться без руководителя. В дополнение ко всем своим делам мне пришлось взять на себя и обязанности Занссена и перенести свой офис в Пенемюнде. Занссен стал временно представлять меня в Берлине. Через несколько дней я закончил свой отчет, в котором доказал, что все выдвинутые обвинения не имеют под собой ровно никаких оснований. Для полноты картины мне нужны были лишь убедительные доказательства существования каких-то писем Занесена, на основании которых его и обвиняли.

Дело Занесена было поручено отделению СС под руководством генерала Бергера. Я встретился с ним. Бергер оказался коренастым, крепко сбитым, темноволосым уроженцем Южной Германии, с проницательными

черными глазами. Между нами состоялся следующий разговор.

– Генерал, – начал я, – мне было приказано генерал-полковником Фроммом расследовать дело полковника Занесена, начальника станции "Пенемюнде". Предполагаю, вы в курсе дела?

Бергер кивнул в знак согласия.

– Все, что мне сейчас нужно, – продолжил я, – это показания человека, который сообщил данную информацию. Полковник Занесен проявил себя блестящим офицером и на фронте и в тылу. И если по отношению к нему предпринимается столь серьезный шаг, как смещение с поста, я должен ознакомиться с основаниями для такого решения. То есть могу ли я в интересах справедливости попросить вас сообщить мне имя данной личности?

– Я не собираюсь сообщать его вам, – ответил Бергер.

Все стало понятно. Эта история была откровенным фарсом, да к тому же и не очень умным.

– Весьма печально, – заметил я. – А мне так было бы нужно узнать, кто же стоит за обвинением и особенно, относится ли жалобщик к штату сотрудников Пенемюнде. И если он даст показания под присягой, то, скорее всего, будет ясно доказано, что обвинения против полковника Занссена не имеют под собой никаких оснований. И я обращаюсь к вам с единственной просьбой – дать мне возможность увидеть данные письма, которые, по вашим словам, поступили от Занссена.

Бергер попросил меня дать ему на просмотр досье Занссена и получил его. Быстро пробежав содержимое, он вернул мне папку со словами:

– Хотя, похоже, из данных бумаг вытекает, что вы во многом правы, я не могу дать вам эти письма.

Чего я и ожидал.

– Генерал, – сказал я, – они есть у вас?

– Да.

– Позволите ли вы мне изучить их в вашем присутствии?

– Нет! – рявкнул в ответ Бергер. – От меня вы их не получите!

Я отказывался сдаваться.

– В таком случае позвольте лишь взглянуть на них, чтобы я мог убедиться в подлинности почерка полковника Занесена, который я хорошо знаю.

Мы уже говорили на высоких, но предельно холодных тонах.

– Нет! – решительно заявил Бергер. – И этого я вам не позволю!

Мне пришлось уступить:

– В таком случае, генерал, вы должны понять, что для моего расследования данных писем не существует.

– У вас есть право думать все, что хотите, – холодно отрезал Бергер.

Я вышел.

Поскольку расследование доказало беспочвенность обвинений, генерал-полковник Фромм решил, что в конце осени полковник Занссен должен вернуться в Пенемюнде. В очень холодном письме он сообщил об этом решении Гиммлеру. Похоже, что, хотя он не получил полного удовлетворения, это грязное дело как-то закончилось. Тем не менее оставалась угроза присутствия мощной силы, действующей где-то за сценой. Гиммлер не любил признавать свои поражения. По прошествии восемнадцати месяцев началась новая интрига, и управление вооружений, устав от этих сражений, отправило Занссена на фронт, лишив таким образом нашу организацию одного из самых преданных и умелых сотрудников.

И лишь после войны я узнал, какого рода тактика была пущена в ход против начальника станции "Пенемюнде", которая целиком и полностью принадлежала армии. Гиммлер пригласил к себе в Ставку фон Брауна и взял с него клятву о соблюдении секретности. Затем с циничной откровенностью Гиммлер спросил, как он отнесется, если СС подчинит себе Пенемюнде, заметив, что не может себе представить, будто армия способна предоставить фон Брауну такие же блага, как СС. Фон Браун вежливо,

но твердо отклонил это предложение, дав понять, что он категорически не хочет иметь дело с такими интригами и в случае необходимости проинформирует свое командование.

Глава 19. Гиммлер объясняет причины войны

Гиммлер сообщил, что его второй визит в Пенемюнде состоится 29 июня. К полудню того дня явились и Мазув, полицейский комиссар Штеттина, и оберштурмбаннфюрер СС Мюллер. Они сказали, что не хотят мешать мне, и отправились в столовую Фишера. Тем не менее я хотел обсудить с ними дело Занссена и попросил передать, чтобы они зашли ко мне. В ходе разговора я пришел к безошибочному выводу, что они испытывают смущение. Я воззвал к их чувству чести и попросил прямо и откровенно сказать мне, что они знают об истории Занссена. Они заверили меня, что совершенно не в курсе дела. Больше ничего выжать из них не удалось. Я решил расспросить лично Гиммлера.

Ближе к вечеру он появился в Пенемюнде. Рейхсфюрер СС прибыл без сопровождения, сидя за рулем своей маленькой личной бронированной машины. После скромной вечерней трапезы в обществе нескольких моих коллег он отделался от эсэсовцев из Штеттина, и мы расселись в каминной. Присутствовали полковник Стегмайер, министерский советник Шуберт, профессор фон Браун, Реес, Штейнхоф и несколько старших членов моего коллектива.

Поначалу разговор не клеился. Я несколько раз испытывал искушение упомянуть имя Занесена, но в конечном итоге решил отложить эту идею до утра, когда, как я надеялся, мне представится возможность поговорить с Гиммлером наедине.

Фон Браун рассказал ему, как мы начинали в Куммерсдорфе. Он описал наши надежды и убежденно добавил, что здесь, в Пенемюнде, мы научились стойко противостоять всем препятствиям. Затем разговор коснулся темы, которая тревожила нас.

В то время Гитлер еще колебался, стоит ли признавать нас. Мы упомянули, с каким беспокойством ждали включения в группу высших приоритетов. Вскоре в разговор включились все присутствующие, рассказывая о своей области деятельности и о своих намерениях. Час шел за часом. Мы говорили о возможности космических полетов и о тех шагах, которые ведут к этой цели. Гиммлер обладал редким даром – умением внимательно слушать. Откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу, он сохранял на лице дружелюбное и заинтересованное выражение. Его вопросы свидетельствовали, что он безошибочно улавливал все технические подробности. Разговор коснулся темы войны и тех важных вопросов, о которых все мы думали. Гиммлер отвечал без промедления, спокойно и откровенно. И лишь иногда, держа локти на ручках кресла, он подчеркивал некоторые свои слова, сводя воедино копчики пальцев и постукивая ими. Ему были свойственны сдержанные бесстрастные жесты; он производил впечатление человека без нервов. Говоря о высокой политике, он повторял избитые фразы, которые пресса и радио непрестанно вдалбливали нам в голову. И спустя какое-то время я уже слушал его вполуха. Мы, инженеры, не привыкли к политическим разговорам; они были трудны для нас. Но на эту тему говорил оказавшийся среди нас человек, который должен был досконально разбираться в политике, и я задал ему главный, основной вопрос:

– Рейхсфюрер, ради чего мы на самом деле ведем войну?

Гиммлер ответил без промедления:

– Фюрер мыслит и действует ради блага всей Европы. Он видит в себе последнего защитника западного мира и его культуры. Он убежден, что современное развитие техники, особенно железных дорог и воздушного транспорта, сделает национальные границы ненужными и устаревшими. Малые нации, не обладающие экономической самостоятельностью, должны будут присоединиться к более мощным. В современных условиях смогут выжить только крупные экономические объединения, политически и производственно достаточно сильные, чтобы обеспечить свою независимость.