Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
Шрифт:
Поднялся такой ужасный шум, что земная ось дрогнула и кости мертвецов зазвенели в могилах.
— Слава Фаусту! Слава отравителю сынов праха! — вопила вся преисподняя. Затем самым знатным вельможам грешного царства было дозволено приветствовать повелителя. Они преклоняли колена и целовали ему руку, и сатана всем отвечал любезно и с достоинством.
6
Ликующие дьяволы бросились к столам и принялись за приготовленное угощение. Души грешников затрещали на их острых зубах. Звенели бокалы. Грохот адской артиллерии сопровождал тосты за здравие сатаны, за Фауста, за духовенство, за всех деспотов на земле, за всех писателей, как ныне здравствующих, так и будущих, за смелых путешественников, коим предстоит открыть Новый свет. Чтобы придать празднеству еще больший блеск, распорядители сатанинской потехи спустились в бездну к осужденным на вечные муки, выгнали оттуда пылающие души и заставили их, кружась над столами, освещать, подобно фейерверку, эту мрачную сцену. Потом с отравленными плетями в руках они погнались за несчастными душами, заставляя их яростно драться друг с другом. Искры трещали и вспыхивали под черными сводами ада,
В заключение в театре был поставлен аллегорический балет. Сцена изображала дикую местность. В темной пещере сидела Метафизика в образе высоченного тощего верзилы, вперившего взор в сверкающую надпись, состоявшую из пяти слов, которые непрестанно менялись местами и каждый раз имели другой смысл. Верзила неустанно следил широко раскрытыми глазами за перемещениями слов. В углу стоял маленький смеющийся дьяволенок и время от времени пускал верзиле в лицо мыльные пузыри. Гордость, секретарь Метафизики, ловила их, выжимала из них воздух и лепила из него гипотезы. Верзила был одет в египетское платье, усеянное мистическими изображениями. Поверх платья был наброшен греческий плащ, который должен был прикрыть мистические знаки, но оказался для этого слишком коротким и узким. На ногах у него были широкие шаровары, не прикрывавшие, однако, их наготы. Большой докторский берет украшал лысую голову, на которой длинные ногти оставили царапины — это были следы напряженной мыслительной работы. Европейского фасона башмаки были сплошь покрыты тончайшей пылью различных университетов и гимназий. Метафизика продолжала смотреть на движущиеся слова, не постигая их смысла, пока наконец Гордость не кивнула Заблуждению, стоявшему слева. Оно взяло в руки деревянную дудку и стало наигрывать танец. Услышав эти звуки, верзила схватил за руку Гордость и начал неуклюже плясать, не попадая в такт. Однако у него были слишком слабые и тонкие ноги, — вскоре он запыхался и, задыхаясь, снова сел в прежней позе.
Тут явилась на сцену Мораль, нежное, эфирное создание, закутанное в покрывало, ежесекундно, как хамелеон, менявшее свой цвет. Пышно и богато одетая Культура указывала ей путь, Порок и Добродетель вели ее под руки и танцевали с нею трио. Голый дикарь играл при этом на тростниковой флейте, европейский философ — на скрипке, а азиат бил в барабан, и хотя эти отвратительные звуки были настоящей пыткой для уха, привыкшего к гармонии, танцующие не сбивались с такта — так хорошо они знали свое дело. Когда грациозная танцовщица протягивала руку Пороку, она кокетничала и, как блудница, убегая, манила его за собой, а взявши под руку Добродетель, она шествовала медленно и степенно, как подобает матроне. По окончании танца она прилегла, чтобы отдохнуть, на тонкое, прозрачное, причудливо расцвеченное облако, сшитое ее поклонниками из множества мелких лоскутков.
Потом, в образе обнаженной сладострастной женщины, явилась Поэзия. Она исполняла вместе с Чувственностью очень сложный соблазнительный и символический танец, а Фантазия аккомпанировала им на флейте.
Здесь на сцену вышла История. Ей предшествовала Молва, державшая длинную медную трубу. В доказательство неутомимого стремления человечества к нравственному совершенствованию, История была увешана рассказами об ужасах, которыми украсили ее жестокие завоеватели, узурпаторы, сановники, придворные, временщики, фанатики, глупцы, бунтовщики, то есть все те, кто злоупотреблял религией и проводил коварную политику{17}. За нею, кряхтя под огромным тюком летописей, дипломов и документов, шел сильный, рослый, одетый в немецкое платье мужчина{18}. Под звон висевших на ней рассказов История танцевала с Боязнью, Ложь отняла у Молвы трубу и стала наигрывать какой-то танец, а Лесть показывала танцующим надлежащие па.
Затем с громким смехом на сцену выбежали Медицина и Шарлатанство. Смерть трясла мешок с золотыми монетами, под звон которых они исполняли менуэт.
Далее появились Астрология, Каббала{19}, Теософия{20} и Мистика. Держа друг друга за руки, они представляли замысловатые фигуры и дико кружились, в то время как Суеверие, Безумие и Обман играли для них на валторнах.
После них вышла Юриспруденция, жирная, упитанная особа, раскормленная гонорарами и увешанная глоссами{21}. Задыхаясь, она с трудом протанцевала соло. Кляуза, аккомпанируя ей, водила смычком по контрабасу.
Последней явилась Политика. Она ехала на триумфальной колеснице, запряженной двумя клячами: Слабостью
Вся преисподняя рукоплескала балету, и сатана обнял дьявола Левиафана{24}, устроившего это представление и сумевшего так топко польстить повелителю, одним из капризов которого было тщеславное желание слыть среди дьяволов основателем наук{25}. Часто он надменно похвалялся тем, что якобы произвел их на свет, прелюбодействуя с дочерьми земли, чтобы увести людей от прямого, простого и благородного сердечного чувства, сорвать с их глаз завесу счастья, показать им их ограниченность и слабость и заронить в их души мучительные сомнения о смысле их существования на земле. Он хвастался и тем еще, что учил людей так рассуждать о боге и добродетели, чтобы они перестали поклоняться первому и следовать второй. Он добавлял при этом:
— Мы воевали против неба смело и открыто, и я дал им по крайней мере оружие для вечных схваток со всемогущим.
Жалкое хвастовство! Допустят ли когда-нибудь люди, чтобы у них отняли то, чем они особенно гордятся и чем больше всего злоупотребляют?
Я прошу читателя подумать вместе со мной о том, сколь сходны между собой все дворы мира тем, что знатные и богатые приобретают милость повелителя, и получают награды за заслуги, труды и пот людей малых и незаметных. Левиафан выдавал себя за автора этого аллегорического балета, принимал ласки и благодарность сатаны, а между тем балет был сочинен немецким придворным поэтом{26}, который лишь недавно умер с голоду и, следовательно, — в отчаянии, в силу чего душа его немедленно отправилась в ад. Он сочинил этот балет по приказанию Левиафана, обладавшего удивительной способностью открывать таланты; он сочинил его, сообразуясь с новыми вкусами, царившими при дворе его теперешнего повелителя. Вероятно, он столь едко осмеял науки потому, что они так плохо его кормили. Впрочем, быть может, Левиафан, хорошо знавший, что именно нравится сатане, и дал ему кое-какие указания. Как бы там ни было, награду получил только один Левиафан, а исхудалая тень немецкого придворного поэта сидела скрючившись за одной из скал театра и с глубокой скорбью смотрела, как сатана осыпает ласками Левиафана, присвоившего себе плоды чужих трудов.
7
Веселые пьяные дьяволы подняли теперь такой шум, что заглушили даже вопли осужденных на вечную муку. Вдруг с поверхности земли донесся до преисподней могучий голос Фауста, который проник в бездну с помощью волшебных чар, чтобы вызвать одного из могущественнейших князей темного царства. Против силы Фауста нельзя было устоять. Сатана возликовал и, поднявшись, обратился к присутствующим:
— Это зов Фауста. Только такому смельчаку могло это удаться. Только он, отважнейший, мог решиться с такой силой стучать в медные врата преисподней. К делу! Человек, подобный ему, стоит тысячи жалких бездельников, которые грешат как нищие и самым обыденным способом попадают в ад.
И он обратился к дьяволу Левиафану, своему любимцу:
— Тебя, самого утонченного соблазнителя, самого жестокого ненавистника рода человеческого, я прошу подняться на землю и завладеть душой этого смельчака, оказывая ему опасные услуги. Лишь ты сумеешь пленить и насытить жадное сердце и гордый беспокойный дух отважного, а потом ввергнуть его в отчаяние. Поднимись и рассей туман школьной премудрости в его мозгу. Пылающим огнем сладострастия сожги в его сердце благородные юношеские чувства. Открой перед ним сокровища природы, окуни его в жизнь, чтобы он ею пресытился как можно быстрее. Пусть видит он, что порок люди венчают лаврами, а справедливость и невинность попирают ногами. Таков ведь их обычай. Покажи ему страшные, уродливые сцены человеческой жизни. Пусть о и перестанет понимать ее смысл и цель и за этими ужасами уже не видит больше промысла и долготерпения предвечного. И когда наконец порвется связь между Фаустом и остальным миром,!когда утратит он веру в высокое назначение своего рода, когда огонь чувственности и жажда наслаждений угаснут в нем, когда ничто уже больше не будет ему дорого и червь раскаяния начнет точить его совесть, тогда только открой перед ним с присущей тебе адской силой все последствия его деяний и его безумия и покажи ему, как они отразятся на будущих поколениях. И когда отчаяние овладеет им, низвергни его в ад и вернись к нам победителем.