Фаворит смерти 2
Шрифт:
— Не надо меня браковать, я ведь просто…
— А это пусть парнишка вот этот скажет, — тот, кого назвали Иваном Константиновичем, подошел ко мне — шаг его был строевой, руки за спиной. Было видно, что майор всю свою жизнь провел в армии и даже ходить уже по другому не мог. — Тебя как зовут, сынок?
— Максим Петрович Вяземский, — представился я.
— Вяземский, хм… — Иван Константинович задумался. — Поясни-ка мне, старому, что тут произошло?
— Да мы просто беседовали! — жалобно пропищал парень.
— Ты мне тут дурочку не включать! — рявкнул
— Я не творил… — совсем уже поник парень.
— Что тут произошло? — уже спокойнее спросил меня майор. — Дрались? Магию этот идиот Шталин использовал?
— Нет, товарищ майор, не использовал. Мы просто беседовали, — ответил я.
Парень, до этого оставшись совсем поникший, с удивлением посмотрел на меня.
— Как это? — растерялся Иван Константинович. — Так ведь я же сам видел.
— Никак нет, товарищ майор, не использовал, — вновь выпалил я. — Мы просто беседовали.
— Хм… — задумчиво произнес Иван Константинович, с прищуром поглядывая на парня. — Ну что, Шталин, повезло тебе. Очень сильно повезло. И в армию наконец взяли тебя — после бесконечного твоего нытья и хождения по кабинетам, — и тюрьмы избежал ты, за то что магию делал.
— Не делал я, — почти шепотом ответил тот, опустив взгляд.
— Не делал он! — передразнил майор. — Хорошо, что ты в армию пошел. Может, мозгов немного прибавится. Но учти — еще один залет с твоей стороны я тебя живо на улицу! Ладно, отставить разброд. В очередь встали, на первый-второй рассчитались! Все первые идут в кабинет тридцать девять, все вторые — в кабинет сорок два.
Толпа, услышав приказ, живо организовалась в очередь, причем без шума и давки, не толкая друг друга.
Довольный собой, Иван Константинович пошел обратно в помещение.
— Думаешь, помог, значит благодарным тебе всю оставшуюся жизнь будут? — сквозь зубы произнес парень. — Не дождешься! Будет случай — еще свидимся, и тогда пощады от меня не жди. Прибью тебя, буржуй, и пикнуть не успеешь. В канаве тебя оставлю и буду говорить всем, что сам упал.
И встал в очередь.
Я ничего не ответил, тоже пошел занимать свое место.
После долго и нудного пересчета всех поступивших, нас погрузили в грузовики и повезли к железнодорожной станции. Там уже стояла комиссия из нескольких военных, которая ловко рассортировывала новобранцев по вагонам.
В толпе тут и там слышались рассказы о передовой — о том, что противник прорвал первый круг, о том, что якобы уже вовсю наседает на второй, о том, что Российская Империя несет небывалые потери. Во всех этих разговорах слышалась нервозность — четкой информации, что же творилось там на самом деле не было ни у кого.
Как я понял из разговоров практически всех новобранцев призвали в связи с поступившей угрозой. И только единицы отвечали что вызвали служить
Толпа была разношерстной и на меня уже смотрели не с таким любопытством — хватало других, на кого глазеть было интересней. Парень с длинными дредами и цветастой одежде что-то втолковывал мордатому хорунжему о том, что он против любого проявления войны и ни за что не возьмет в руки оружия. Мордаты хорунжий на это кивал головой и что-то быстро записывал. Потом, когда парень с дредами иссяк в своем красноречии, коротко кивнул — «этого на передовую!».
Были и неформалы — волосатые и с ирокезами, крашенные в зеленый и лысые. Эти держались особняком, на все реагировали скупо, без особого интереса, лишь много пили дешевого вина, курили и что-то нестройно иногда запевали.
Были худые и толстые, высокие и низкие, злые, как волчата, и напуганные до полусмерти как слепые щенки.
Я смотрел на всех их и понимал, что уже совсем скоро им, как и мне, придется столкнуться с войной. И от этого становилось страшновато.
Наконец дошла очередь и до нашей партии. Нас, привезенных на нескольких грузовиках, начали размещать в последние вагоны поезда, который должен был вот-вот отойти от перрона.
— Быстрее! Быстрее! — торопил майор, подгоняя нас и запихивая в вагон как сельдь в бочку. — Шевелите задницами! Ну, чего плететесь как сонные? Каши не ели что ли? Я вам сейчас всем по порции выдам — на всю жизнь запомните!
Внутри вагона было душно и пахло как в конюшне.
Едва я вошел внутрь, как это запах — спертый, кислый, козлиный, — ударил в нос и меня едва не вывернуло. Мало того в вагоне еще и курили, причем, как мне показалось, все и сразу. Дым стоял столбом, окончательно выжигая остатки кислорода.
И словно и этого было мало, вагон был полностью забит. Нижние сиденья заняты — на них умещалось по семь-восемь человек, на верхних, свесив ноги, сидело еще по трое-четверо. На третьих полках, куда должны были складывать багаж, выглядывало еще по несколько пар глаз. Там, на самом верху, от поднимавшегося табачного дыма и жары, размещались самые отчаянные. В основном это были неформалы. Кто-то из них уже был в отключке и натужно блевал, безжизненно свесив голову и орошая всех винным содержимым своего желудка.
Протискиваясь сквозь плотную толпу стоящих, я прошел почти до самого туалета и понял, что сесть не удастся. Поэтому выбрав относительно свободный уголок, я разместился там, стараясь угадать кто лежит на третьей полке и не прилетит ли в пути струя блевотины.
Как оказалось на верху сидели узбеки, ели какие-то сушенные белые шарики, называемые куртом и угощали им всех. Мне тоже предложили, я отказался. Однако узбеки наставили и я вскоре согласился. Курт оказался кислым, но вполне себе приятным и необычным на вкус. Из скудного объяснения одного из сидевших, я понял, что делалось это угощение из соленного кобыльего творога, который нужно было по какой-то особой технологии засушить.