Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
2. ПРОЩАЙ, ДОМ ОТЧИЙ
А внутри дома Потемкиных вызревала семейная драма... Чем больше хилел Александр Васильевич, тем больше одолевала его лютая ревность к молодой жене. После двух дочерей и сына Дарья Васильевна принесла извергу еще трех девочек (Пелагею, Надю и Дашеньку), а старик изводил супругу придирками:
– - Отвечай, на што сына Григорием нарекла?
– - Да не я нарекла, -- отбивалась несчастная, -- сам же знаешь, что крещен Гриц в тридцатый день сентября. Вот и глянь в святцы: это же день великомученика Григория.
– -
Потемкин до того затиранил жену, что Дарья Васильевна, и без того-то недалекая разумом, впала в отупелое слабоумие. Чижовские крестьяне жалели несчастную барыню. Потемкин имел в повете славу худого и жестокого помещика; однажды Гриц слышал, как втихомолку толковали меж собой мужики на кузнице, что можно майору и "петуха" пустить, когда он пьян шибко:
– - Пущай бы горел, да Васильевну жаль -- ведь родня-то потемкинская ее с детьми малыми по миру пустит!
Затаясь за лесами, в мареве хлебных полей, посверкивая на холмах церквушками, лежали древние потемкинские вотчины -- там засели по усадьбам, в духоте погребов и малинников, сородичи майора, которые, наезжая в Чижово, раздували в душе старика злобную ревность к жене, а на Грица даже пальцем указывали:
– - Разве ж это наша порода? Ох, окрутила тебя ведьма скуратовская... Бойся, как бы чего в посуду не подсыпала!
Избив жену, Потемкин не раз гнал ее из дому, она запиралась в бане. Гриц как-то навестил ее там, она его утешала:
– - Вот умрет злодей наш, и заживем мы смирненько...
Мальчик поливал матери воду из ковша на руки, а Дарья Васильевна рассказывала, что на Москве немало у нее родни знатной:
– - Я ведь за Скуратова из дому Кондыревых была выдана, а Кондыревы широко на Москве расселись... Как же! У меня дедушка, прадед твой, в боярах хаживал, "наверху" сидючи, думу думал, царю Алексею на свадьбе лебедя жареного подавал. Царь-батюшка забавы ради его с моста в реку спихнул... Чуть не потонул дедушка под мостом, да зато уж царь-то навеселился.
Гриц спросил о Потемкиных -- кто такие?
– - А шляхта порубежная... Сказывали, был один Потемкин послом в краях чужих. Но больше всего к монашеской жизни они прилежание имели. Коли не драться, так молиться любили...
Чижово залегло средь болотистых луговин. В тишину лесов, обмывая околицы, уплывала омутистая черноводная Чижовка.
– - Маменька, а куда течет наша Чижовка?
– - В реку Славицу, сын мой.
– - А куда Славица?
– - Она в Хмость впадает.
– - А куда Хмость?
– - Прямо в Днепр, миленький...
Величавый Днепр катил свои волны в Черное море, на берегах которого этот мальчик станет велик, как никто!
Нежданно навестил их московский родственник, Григорий Матвеевич Кисловский, барин сановитый и умный, а его положение президента Камер-коллегии заставило майора Потемкина оказывать
– - А и неучен же ты, дупло дубовое!
– - Да мы учили, -- вступилась мать.– - Одних припасов из погреба столько в эти науки вложено, что должен бы и поумнеть.
– - Кормили -- да, это сразу видно...
От Кисловского не укрылось, что старый майор, обходя дочерей боком, сына шпынял, больно толкая его при случае.
– - Свет Васильевна, -- шепнул он Потемкиной, -- советую Грица дома не держать. Недалече отсель монастырь Серпейский, игуменьей там мать Фамарь, сама из роду князей Друцких-Соколинских, смолоду живала в Дрездене и Варшаве, жена высокой грамотности. Я напишу ей, чтобы Грица пригрела...
Отец к отбытию сына отнесся равнодушно. Был морозный вечер, когда сани остановились возле рубленных из бревен монастырских ворот. Чей-то пытливый глаз оглядел приезжих через щелку. Вздрогнули, гудя промерзлым железом, гремучие затворы. Хрустя валенками по жесткому снегу, посиневшему к закату, мать отвела сына в покои игуменьи, где стоял шкаф с книгами и нечто удивительное -- глобус... Фамарь, сухая чернавка с шаловливыми глазами былой красавицы, сухонькими пальцами тронула мальчика за подбородок:
– - Здравствуй, Гриц... Ну-ну, подними голову. Учись смотреть людям прямо в глаза. А я ведь тебя хорошо знаю. И не удивляйся, милый. Предки твои в веках минувших служили не русским царям, а королям польским, как и мои пращуры: в глубине отживших времен затерялось давнее родство наше...– - Пришептывая, она вдруг заговорила по-польски.– - Не понял? А жаль. Должен бы понимать...
В монастыре Фамарь собрала много детей, здесь же Гриц встретил родственников -- братьев Каховских.
Под ласковым взглядом Фамари жилось хорошо. Без принуждения, в веселом соревновании со сверстниками, Потемкин быстро постигал все то, что никак не могли втемяшить в него пономарь с розгами и штык-юнкер с деревянной ногой.
Но однажды ночью мальчик пробудился в келье от непонятного страха. Над ним склонилась ужасная ведьма -- старуха в черной схиме с белыми костями и черепом на клобуке. Со лба ее свисали седые космы волос, между впалых и бледных губ торчали желтые старческие клыки... Эта баба-яга жутко улыбнулась ему.
– - Не бойся, -- ласково произнесла она, -- я ведь не обижу тебя, только гляну и уйду... Нет, -- добавила старуха, подняв свечу выше, -- не похож ты на отца своего, совсем не похож. В мать удался... да! Красивым будешь... курчавый ты, сыночек!
Горячий воск, оплывая со свечи, стекал на сморщенную руку.
– - Прощай, -- сказала она, задув свечу, и в полном мраке прозвучали последние слова: -- Коли отца увидишь, так передай ему, что приходила, мол, Татьяна... он меня знает! Скоро мы с ним увидимся в жилищах горних... да и пора уж, пора! Спи, золотой мой. Спи, душенька безгрешная... даст Бог тебе счастья!