Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Не было того!– - с гневом отрицала Екатерина.
Бестужев-Рюмин отвечал дряблым смехом пакостника:
– - Было, матушка, был пример. У графа Разумовского и ларец в дому хранится, а в нем и акт о браке с Елизаветой лежит.
Екатерина напрямик спросила своего фаворита:
– - Сколько ты заплатил Бестужеву? Пойми, что меня ведь со свету сживут: Воронцовы, Панины, Разумовские...
Но тут же возник Алехан с лаской дьявольской:
– - Чего бояться-то? В день венчальный велю кареты подать. Как только
Канцлер Михаила Воронцов попросил принять его:
– - Государыня, вы можете не любить меня и далее. Но я заявляю: ваше сочетание с Орловым произведет внутри империи самые невыгодные колебания... Лучше уж тогда сочетаться вам с заточенным Иоанном Антоновичем, чтобы примирить две враждующие ветви Романовых!
Екатерина с раздражением отвечала канцлеру:
– - Пахнущий могилою Бестужев-Рюмин чрез угождение Орловым желает карьер сделать, чтобы заместить вас на посту канцлера... Впрочем, остаюсь признательна вам за чистосердечие.
В один из дней, когда Бестужев-Рюмин снова заговорил о скорейшем бракосочетании ее с фаворитом, Екатерина с прищуром посмотрела на Панина, вызывая его на обострение конфликта.
– - Императрица русская, -- отчеканил Панин, -- вольна делать, что ей хочется, но госпожа Орлова царствовать не будет.
Произнося этот смертельный приговор, Панин откинулся в кресле, а когда снова принял позу спокойную, то на стене осталось большое белое пятно -- от парика, густо напудренного.
– - Госпоже Орловой я не слуга, -- ровно заключил он.
Екатерина встала, указывая перстом на Панина:
– - Вот гордый римлянин... подражайте ему!
Вскоре в доме княжны Хилковой загуляли два ближайших приятеля Орловых -- лихие гвардейцы Хитрово с Ласунским -- и за выпивкой договорились зарезать при случае Алехана Орлова.
Орловы сами же и вступились за арестованных:
– - Пытать не надо их, матушка. Они друзья наши.
– - Дожили мы, что друзья хотят друзей резать...
С марьяжами пора было кончать. Воронцов был зван в Головинский дворец, и тут Екатерина повела себя с удивительно тонким знанием людской психологии. Она сказала канцлеру:
– - Прошу заготовить два манифеста. Первый -- о моем вступлении в брак с графом Орловым... Не возражать!– прикрикнула она, едва канцлер открыл рот.– - И вот манифест о даровании Алексею Разумовскому, яко законному мужу покойной императрицы Елизаветы, титула "Его Императорского Высочества".
Первый она оставила у себя, второй вручила Воронцову:
– - С этим езжайте на Покровку, где живет старый Разумовский, и пусть он, ради утверждения этого манифеста, предоставит на мое усмотрение те брачные контракты, что у него хранятся... Они нужны мне для создания прецедента по манифесту, который остается у меня... Надеюсь, все поняли?
– - Не делай этого, матушка: погибнешь!
– -
Канцлер отъехал. Екатерина вышла в аудиенц-залу; возбужденная, нервно прохаживалась вдоль залы мелкими шажками; вровень с нею гуляли Орловы, уже пронюхавшие, зачем поехал Воронцов; следом поспевал гориллоподобный женевец Пиктэ с навахою под кафтаном.
Екатерина делала вид, что Орловых не замечает.
– - Пиктэ! Для чего съезжаются ко дворцу кареты?
– - Очевидно, по изволению графов Орловых...
"Ясно -- зачем. Но следует ждать возвращения Воронцова".
Воронцов застал Разумовского сидящим подле камина, старик читал духовную книгу старинной киевской печати. Воронцов в двух словах объяснил суть дела, по которому приехал.
– - Дай-ка сюда бумагу, -- протянул тот руку.
Бывший свинопас изучил манифест, приравнивавший его к членам династии Романовых. Но изощренно-выверенный расчет женщины вдруг переплелся с богатейшим жизненным опытом старика: Разумовский сразу же понял, чего желает от него сейчас Екатерина... Кряхтя, он снял с комода ларец черного дерева, окованный серебром.
– - Гляди!– - Алексей Григорьевич показал канцлеру пергаментный свиток, бережно обернутый в драгоценный розовый атлас.
Развернув атлас, он поцеловал бумаги, писанные еще в 1744 году, когда был молодым парнем и рядом с ним стояла цветущая красавица -- Елизавета, радостно отдавшая ему сердце.
– - А-а-а-а!– - в ужасе закричал Воронцов.
Брачные документы корчились в пламени камина.
– - Ты, Мишка, не ори, -- сказал Разумовский.– - Я возник из ничтожества в хлеву скотском, сам вскоре навозом стану. Теперь езжай и передай ей от меня, что нет у меня никаких брачных бумаг и я никогда не бывал супругом государыни... Брехня это!
Об этом канцлер и объявил, во дворец возвратясь:
– - Случая в доме Романовых не бывало такого, чтобы законная самодержица со своим верноподданным сопряглась...
Раздался громкий хруст -- Екатерина рванула проект манифеста о своем браке с Гришкой Орловым и кивнула Воронцову:
– - Благодарю, граф. Сейчас же велите Нарышкину, чтобы кареты под окнами дворца не торчали-на конюшни их, быстро... Пиктэ!– резко позвала она.– - У меня такое чувство, и вряд ли я ошибаюсь, что у вас какое-то дело до меня... Это правда?
– - Вы не ошиблись, ваше величество.
– - Тогда пройдите ко мне. Один вы!
Пиктэ наедине вручил ей письмо от Вольтера. Это было первое письмо философа, в котором он выражал свое восхищение женщиной, овладевшей престолом самой могущественной державы. Екатерина пригласила Бецкого, велев ему открыть кладовые с мехами, чтобы одарить философию Европы теплыми шубами.
– - Всех одену! Даже этого гнусного Диогена из его бочки, который боится нажить геморрой от щедрот России...