Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Блажен родитель твой, таких нам дав сынов:
Не именем одним, но свойствами орлов!
Будем знать: в сложном времени и люди сложные...
Ученый болел. Он был одинок. Яркая звезда Ивана Шувалова закатилась: меценат уехал вояжировать вдали от родины, ибо с Екатериной не ладил. А жестокий век имел свои законы: ни поэту, ни ученому без мецената не прожить. Особенно тяжело, когда нет поддержки при дворе... В эту трудную для Ломоносова пору Григорий Орлов протянул ему руку, и ученый не отверг искреннего пожатья всемогущего фаворита.
Была
– - Хорошо бы матушку к тебе залучить.
– - Скушно ей у меня покажется.
– - Веселить -- моя забота, -- засмеялся Орлов.
– - Она не ты, -- ей пива не набулькаешь.
– - Щами угости! Непривередлива-все ест...
Ломоносов расправил на груди халат, расшитый анютиными глазками, поскреб пальцами бледную грудь.
– - На балкон бы, -- сказал.– - Покличь слуг.
Тело отекло, ноги опухали, ходил с трудом.
– - А мы сами!– - сказал Орлов и, легко оторвав кресло с Ломоносовым от пола, бережно вынес его на балкон.
Перед великим мудрецом РОССИИ пробуждался весенний сад. Вздрагивая крупным телом, повторял он как бы в забытьи:
– - Жаль... очень жаль... не все успел...
Прощаясь, он просил не забывать о Леонарде Эйлере:
– - На русских хлебах вырос, а в Берлине сейчас, ежели слухам верить, ему живется несладко: король-то прусский -- сквалыга!
Орлов отъехал ко двору -- исполнять свои "функции".
Любитель чистых муз, защитник их трудов,
О взором, бодростью и мужеством Орлов!
В крещенские морозы фаворит заливал бомбы водою, выбрасывал их на улицы и радовался, как ребенок, когда ночью они громко взрывались. Он перепортил шелковые обои в спальне Екатерины, пытаясь извлечь из них электрические искры. Наконец, громадный запас электричества он обнаружил в самой Екатерине -- голубые искры сыпались из ее волос, когда она расчесывала их в темноте, а между простынями ее постели слышалось легкое потрескивание. Екатерина сделала его генерал-фельдцейхмейстером и теперь не ведала покоя, когда Орлов на полигонах испытывал орудия. Он закладывал в них столько пороха, что пушки разносило в куски, прислугу калечило и убивало, а с него -- как с гуся вода.
– - Неутомимый лентяй, -- точно определила Екатерина.
Своей подруге Прасковье Брюс она признавалась, что по-женски глубоко несчастна
– - Он дарит мне бриллианты, а почему бы и не дарить, если некуда деньги тратить? Мне бы хоть кто травинку сорвал, но от души. Не любви даже прошу -- внимания. Самого простого...
Она спросила Панина, как он относится к многоженству.
– - Ваше величество, я только затем и остался холостяком, чтобы окружать себя множеством разных женщин.
– - Спросила не смеха ради! Наши миссионеры крестят иноверцев в православие, которое единоженство приемлст. Мусульман же, я думаю, не надобно и крестить, ибо Аллах многоженство одобряет, и нам, русским, с того немалая прибыль в населении будет.
Разговор этот неспроста. Еще в пору наивной младости Екатерина писала: "Мы нуждаемся в населении. Заставьте, если возможно, кишмя кишить народ в наших пространных пустынях". XVIII век породил идею об умножении населения. Об этом сочиняли трактаты, дискутировали в салонах, философы-энциклопедисты усматривали в людской многочисленности избыток довольства, основу развития торговли и финансов. Даже войны зачастую велись не столько ради обретения новых земель, сколько из-за людей, живших на захваченных землях... Екатерина мыслила в духе своего времени:
– - Надо бы на черноземы наши безлюдные приманить несчастных из Европы, пусть едут и селятся за Волгою...
Но однажды, возвратясь от Ломоносова, Орлов застал Екатерину в угнетенном состоянии и спросил -- что, опять Польша?
– - Нет, Украина! Подумай, гетман Разумовский в Батурине вознамерился престол для себя наследственный ставить.
– - Или захотелось ему Мазепою новым стать?
– - А я ведь перед гетманом всегда вставала...
Это было сказано с душевным надрывом!
7. ПОКОЯ НЕ БУДЕТ
Смоленский пехотный полк под шефством генерала РимскогоКорсакова квартировал в Шлиссельбуржском форштадте, исправно неся при крепости службы караульные, и в этом полку служил неприметный подпоручик Василий Мирович -- из шляхты украинской. По делам хлопотным он почасту бывал в Петербурге, желая, чтобы персоны знатные его своим вниманием не оставили... Сунулся он и в Аничков дворец, умолил явить его пред светлые очи гетмана графа Кириллы Разумовского, которому и жаловался:
– - Когда матушку-государыню на престол возводили, я ведь тоже со всеми волновался, тоже "виваты" орал.
– - Все орали, -- отмахнулся гетман небрежно.
– - Так другие-то за крик свой алмазами засверкали, а я как был гол, так и остался. Поверьте, гетман ясновельможный, что иной день даже табачку курнуть нельзя... Хоть бы именьишка на Украине вернули -- те самые, что у деда моего поотнимали.
Разумовский спросил -- уже с интересом:
– - А ты, хлопец, не из тех ли Мировичей, которые с гетманом Мазепою переметнулись у Полтавы к королю шведскому Карлу?