Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Хуже того!– - отвечал рефендарь.– - Князь-епископ ратует за этого фата Понятовского, которого (помните?) покойный Август Третий Саксонский с таким трудом вырвал из когтей русской Мессалины...
Бурей пронесся регимент князя Радзивилла до Вильно, топча в деревнях поросят, гревшихся в весенних лужах, а заодно калеча и всех прохожих. Нагайками разогнали клиентелу епископа, а Радзивилл перечислил Масальскому епископов Литвы за четыре столетия, которые были вырезаны, задушены и отравлены его предками.
– - Если ты решил и дальше впутываться в политику, -- сказал
Колокольный набат провожал их: Вильно утопал в звоне церковной меди, зовущей горожан дать отпор несвижским разбойникам. На пути к Варшаве гетман Огинский выставил свою артиллерию -- они ее опрокинули; Сапега бросил на Радзивилла свою кавалерию -- они ее посекли саблями. Рвались дальше -- на Варшаву, чтобы подкрепить клиентелу гетмана Браницкого...
Прискакав в Варшаву, воевода виленский остановился в доме гетмана Браницкого, оба они вышли на балкон, внизу собрался народ, и Радзивилл поднял куфель с вином, провозглашая:
– - Мессалина русская желает навязать нам в крули любовника своего, а он совсем не из рода Понятовских! Я-то уж знаю точно: это некий Циолэк из местечка Понятовы... Разве он уже не сидел в Бастилии за долги? А теперь кормится от подачек русского посла. Я вам, ляхи, скажу всю правду: Циолэк-Понятовский переписывается с Вольтером, он за деньги жил со старухой мадам Жоффрен, из Парижа им управляет рука безбожника Дидро, который сочинил такую Энциклопедию, что ее даже в руки-то брать страшно... Теперь подумайте сами -- разве это круль?
Осушив куфель, он закусил вино святою облаткой.
В периоды "безкрулевья" конвокационный сейм собирался для избрания короля, чтобы затем на сейме элекционном утвердить его коронацией... Адам Чарторыжский сказал племяннику:
– - Стась! Я получил письмо от русской императрицы, которая обеспокоена поведением Сераля султанского. Турция подозревает в твоем выдвижении Екатерину, и Мустафа Третий не согласится на твою кандидатуру, пока ты не будешь женат... Оглядись, Стась! Любая красавица Варшавы не откажется стать королевой.
Понятовский был потрясен тем, что Екатерина согласна видеть его женатым, но еще не терял надежды на счастье с нею.
– - Нет, -- отвечал он дяде, -- без самой Екатерины польская корона не имеет для меня никакой ценности, и я верю, что рано или поздно она все равно станет моей женой.
– - Безбрачием ты осложняешь свою конвокацию! Смотри, как бы из-за твоего упрямства Турция не начала войну с Россией, в этом случае Петербургу станет не до нас, и наша "фамилия" будет растоптана Браницкими и Радзивиллами...
Предвыборные сеймики завершились почти мирно (в драках погибло всего 40 человек), и сейчас Варшаву заполнило панство, наехавшее ради открытия сейма. Магнаты спешно заделывали окна дворцов, превращая их в бойницы для обстрела противника. Слышался звон стекол, -- в разбитые окна высовывались жерла "частных" пушек. Браницкий поставил свои полки под Варкой.
– - Польша сильна раздорами!– - горланили пьяные.
Русские войска, победители
– - Пока они не уйдут, сейм не откроется...
Их богатая клиентела называла себя "патриотами". Чарторыжские подставляли свои кошельки под золотой ливень, проливавшийся из Петербурга, а "патриоты" лопатой гребли деньги из французского посольства. Не измерить пролитой в эти дни крови, разбросанного по вертепам золота и неистовых криков о мнимой вольности! Уже сверкали в прениях сабли, во время диспутов пули четко барабанили по нагрудным панцирям... Чтобы сорвать работу сейма, "патриоты" ушли сами и увели за собой клиснтелу -- в замок Пясечне, где жил Браницкий, и тогда сейм объявил Браницкого лишенным прав, а коренным гетманом стал Адам Чарторыжский.
Понятовский горячо и страстно заверял депутатов:
– - Обещаю вам хранить все вольности шляхетские...
Браницкий уже собирал первую боевую конфедерацию:
– - Помните, ляхи, что великая императрица Мария-Терезия не откажет нам в помощи... Скачите в Вену, и пусть ее канцлер Кауниц спешно посылает в Польшу свои войска!
Трагедия великой нации уже определилась, но польский народ неповинен в безумном ослеплении шляхты.
9. ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКИ
Австрийский канцлер князь Венцель Кауниц готовился к докладу своей повелительнице. С помощью крохотных подвижных зеркал он тщательно осмотрел полость рта, благовонным эликсиром уничтожил дурной запах. Ему принесли депеши, предварительно изученные его секретарями, чтобы -- не дай бог!– - там не встретились слова "смерть" или "оспа". Канцлер долго бродил от окна к окну, сравнивая по градусникам показания наружной температуры воздуха. Пора ехать! Натянув парик, Кауниц несколько раз пробежался вдоль шеренги лакеев, осыпавших его пудрою с пушистых кистей, -- канцлер был автором этой церемонии равномерного нанесения пудры на голову, чем ужасно гордился.
– - Достаточно, -- сказал он, велев подавать карету.
Мария-Терезия не ждала его сегодня, а ее муж, германский император Франц, растолковал Кауницу, что жена молится на гробах своих предков, умерших от оспы, -- и это Франц сказал нарочно, чтобы позлить канцлера (который страшился и смерти и оспы). Однако, желая остаться вежливым, князь осведомился у Франца о драгоценнейшем здоровье его благочестивой супруги.
– - Не знаю, -- отвечал тот, нагло зевая.– - Я ведь последнее время имею дело с нежной княгиней Ауэрспейг...
Пол залы разверзся, образовался страшный провал. Заскрипели канаты подъемной машины, из глубин подземелья медленно поднималось кресло с сидящей в нем владычицей великой Римской империи. Мария-Терезия появилась в зале, распространяя дух своих предков, которые разлагались естественным путем, ничем не закрытые (всем в мире была известна любовь Габсбургов к родимым трупам, которые они вывозили с собой даже на дачу, словно мебель или посуду).
– - А, это ты, канцлер!– - басом сказала Мария-Терезия.– - О чем ты мог говорить без меня с моим бестолковым мужем?