Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
На площадь перед Зимним дворцом выбежали в туниках и сандалиях загорелые юноши -- далеко метали тяжкие жавелоты-молоты.
Стройные амазонки, обнажив правые груди, на полном разбеге коней пронзали копьями цветочные гирлянды.
Рядами, тесня друг друга, в коротких плащах, блестя квадратными щитами, рубились на мечах гладиаторы -- кадеты.
Перчатки дам красочным дождем опадали на арену ристалища, и рыцари разбирали их в паузах между схватками.
– - А почему вы не бросите?– - спросил Панин царицу.
Она
– - У меня мужа нет, и перчатками сорить не стану, я бедная... Кстати, вы убрали из Бахчисарая этого растяпу Никифорова?
– - Нет еще. Забыл.
– - Надобно убрать. Если посла российского татары публично избили, он уже не посол, а чучело гороховое...
Нужная беседа прервалась: пришло время встать и раскланяться перед лауреатами, которых Миних награждал прейсами (призами). Победителей, мужчин и женщин, одаривали пуговицами из бриллиантов, тростями с золотыми рукоятями, блокнотами в финифти, табакерками с алмазами, готовальнями в яшмовых футлярах.
Потемкин участвовал в рыцарском поединке на пиках и мечах, но был повержен из седла наземь. Спасибо верному пажу: волоком быстро оттащил его с ристального поля, помог разоблачиться от неудобной брони.
– - Не повезло, -- сказал Потемкин, затоптанный копытами. Он спросил оруженосца, как зовут его.
– - Радищев я... Александр.
– - Говорят, скоро вас, пажей, в Лейпциг отправят?
– - Да. Чтобы постигли мы законы праведные...
С высоты трибун прилетела к нему одинокая перчатка.
– - Я не заслужил!– - И он отдал ее пажу.
Облегченный от панциря, Потемкин провел Петрова и Рубана в ложу для персон значительных. Обратясь к фавориту императрицы, спросил:
– - Граф Григорий, два менестреля сложили оды в честь карусели нынешней. Дозволь пред ея величеством их произнесть?
За своего брата грубо отвечал Алехан:
– - Вон тому, корявому, что слева от тебя, читать не надобно! Наша государыня все стерпит, но оспы она не жалует. А второй, хотя и щербатый дурак, но пущай уж читает... бес с ним!
Рубан чуть не заплакал от обиды, а Петров, низко кланяясь, предстал перед императрицей; с высоты амфитеатра слышалось:
Я странный внемлю рев музыки!
То дух мой нежит и бодрит;
Я разных зрю народов лики,
То взор мой тешит и дивит...
И зависть, став вдали, чудится,
Что наш, толь весел, век катится.
– - Плохое начало, -- сморщился Рубан.– - У меня лучше...
Убором дорогим покрыты,
Дают мах кони грив на ветр;
Бразды их пеною облиты,
Встает прах вихрем из-под бедр...
– - Тредиаковский эдак же писал, -- сказал Потемкин, подтолкнув Рубана.– - Ну, что грустишь, брат? Щербатый-то в люди уже выскочил. Остались мы с тобою -- кривой да корявый. Пойдем по этому случаю в трактир Гейденрейха и съедим полведра
Петров заканчивал свою оду восхвалением Орловых:
Так быстры воины Петровы
Скакали в Марсовых полях,
Такие в них сердца Орловы,
Такой чела и рук был взмах...
Григорий Орлов прильнул к Алехану, что-то нашептывая.
– - Жаль, что я того корявого отставил, а теперь возись тут с красавцем писаным, -- сказал Алехан.– - Ежели што-то замечу, так я этому Орфею с Плющихи завтра же все руки-ноги переломаю!
Екатерина плохо поняла оду Петрова, но зато оценила молодецкую стать, юный румянец, густые дуги бровей и розовые губы поэта. Рука женщины оказалась возле его лица -- для поцелуя:
– - Сыщите Ивана Перфильевича Елагина, скажите, что я велела вас после карусели в "кабинетец" провесть.
– - Ну вот... начинается, -- покривились Орловы.
В "кабинетце" размещалась библиотека царицы, и она, как радушная хозяйка, рассказывала поэту, что отдает книги переплетать в красный сафьян с золотом, иные же велит в шелк оборачивать. Заранее смеясь, Екатерина показала ему томик Рабле:
– - До чего же хорош! Когда настроение дурное, я его грубости прочитываю охотно и веселюсь небывалой сочности слога...
Петров никак не ожидал, что он, из-под скуфейки выползший, попадет в "кабинетец" самой императрицы. Бедняга ведь не знал, что не ему одному честь такая: Екатерина любого свежего человека протаскивала через эту угловую комнату дворца, дабы, непринужденно беседуя, выявить глубину знаний, узнать о вкусах и пристрастиях... Женщине нравилось в Петрове все-внешность, склонность к языкам иностранным, живость в движениях. Она спустилась с поэтом в дворцовый садик, гуляла там, рассказывая:
– - Библиотекарем у меня грек Константинов, зять Ломоносова, ленивейший человек в деле проворном... Я возьму вас к себе на его место, обещаю в году тыщу двести рублей.
Мечта о собственной карсте загрохотала колесами, уже совсем близкая, раззолоченная и зеркальная. Екатерина, наклонясь, взяла с куста гусеницу, и она колечком свернулась на ее ладони.
– - Неужели умерла?– - огорчилась императрица.
– - Что вы! Можно сразу оживить.
– - Каким же образом!
– - А вот так, ваше императорское величество...
С этими словами Васька плюнул в ладонь императрицы. Червяк и правда ожил, шевелясь. Но зато сразу умерли женские чувства Екатерины к невоспитанному красавцу. Она вытерла руку о подол платья и велела Петрову ступать к Орловым.
– - Передайте, что вашею одой я вполне довольна. Скажите, что вы уже в моем штате-переводчиком и библиотекарем.
От себя она наградила его золотой шпагой. Алехан же дал поэту шкатулку, в которой гремели 200 червонцев, и Петров сразу припал к его руке, целуя... Алехан при этом сказал: