Фаворит
Шрифт:
Ни одного стона не издал сотник, даже улыбался, когда щипцы палача сорвали со спины первый лоскут кожи. Потом захохотал:
— Неужто ж больно мне, думаете, после панования моего?
Два жолнера забили ему рот землей. Руководил казнью региментарь Иосиф Стемпковский, и Браницкий крикнул ему:
— Хватит уже! Вели же кончать сразу…
Палач разрубил тело на четырнадцать кусков, и все куски развезли по городам разным — ради устрашения. А голову сотника скальпировали. Обнаженный череп палачи присыпали солью, потом снова натянули кожу лица на череп. И в таком виде прибили голову к виселице, а Стемпковский пригрозил: «Всем лайдакам проклятым такое же
Маршал коронный Браницкий обвинял кичливую шляхту:
— Вы сами во всем виноваты! Разорили народ до отчаяния, а чуть гайдамаком запахнет, всякий спешит увезти что можно и бежать, остальные ж воруют на Украине и сами разбойничают…
Из Варшавы его поддержал король. «Довольно казней, — писал он Браницкому. — Если вам угодно, лучше уж клеймите каждого десятого». Совет был неосторожным: Стемпковский исполнил его буквально. Свирепые расправы в Кодне стали известны запорожцам, они озлобились на Екатерину, которая левобережных украинцев сослала в Сибирь, а правобережных отдала в руки палачей шляхетских…
Сколько еще страданий предстояло пережить русским, украинцам и полякам! А Иван Гонта долго будет смотреть с высоты, как движется под ним толпа народная, как одни плюют в него, а другие благословляют! На голом черепе сотника ветры раздували оселедец казачий, будто не умер он, а по-прежнему мчался на лихом скакуне, и кожа на лице Гонты, задубленная морозами и прожаренная солнцем, стала похожа на тот самый пергамент, на котором писалась фальшивая «золотая грамота»…
Но ты, курьер с берегов Босфора, где же ты?!
Об этом курьере думал и Алексей Михайлович Обресков, в яме сидючи. Всегда полнокровный, он стал опухать. Его тайно навестил бывший реис-эфенди, поведал о татарском набеге. Конечно, это лишь слабый укол в подвздошину России — теперь следует ожидать мощного удара, и Крым-Гирей уже поднимает орды свои.
— Не знаю, верить ли, но конфедераты барские утверждают, будто наш султан предложил Марии-Терезии навечно отдать Австрии Сербию с Белградом, если она сейчас выставит против России корпус на Дунае, и цесарка вроде бы согласилась…
— Старая, вредная тварь! Конец ее будет ужасен.
Они говорили по-немецки. Ахмет-эфенди спросил, чем он может облегчить его положение в этой яме. Обресков расплакался:
— Не пожалей пиастров! Найми в кофейне лучшего певца, пусть в Буюк-Дере споет под окнами моей жены. Она узнает, как я люблю ее, если услышит романс вашего бессмертного поэта — Бакы.
— Не плачь, Алеко, я это сделаю для тебя…
Вечером в Буюк-Дере пришел уличный бродяга-певец, высоким и чистым голосом запел в опустевшем саду русского посольства:
Точно прекрасная роза Кравчему —На окне едва заметно шевельнулась плотная занавеска. Петербург известился о войне лишь 1 ноября.
6. ПРОБУЖДЕНИЕ
Военная коллегия в тот же день получила письмо от Екатерины: «Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который крепко спал: я — сей кот, который вам обещает дать себя знать, дабы память обо мне не скоро исчезла… Мы всем зададим звону!» Женщина примчалась из Царского Села в столицу, взволнованная и напряженная. Она быстро поднималась по лестницам двора, на ходу распахнув шубу, разматывая платок на голове.
— Мы избавлены от тяжести, — торопливо говорила она в ответ на поклоны придворных. — Сколько было с нашей стороны уступок и задабривании, сделок и глупостей, чтобы избежать этой войны. Но война пришла… Покоримся же воле Божией!
Панину она сказала, что для ведения войны необходимо образовать Государственный совет из лиц доверенных:
— Я только женщина и в делах военных мало смыслю… Не возражайте! Лучше подумаем, кого в Совет сажать?
В числе прочих Панин назвал и ее фаворита, ибо забудь он Гришку, так потом обид не оберешься. Подле покоев Екатерины освободили комнату, стащили туда мебель для сидения и писания, и 4 ноября императрица открыла первое заседание:
— Принуждены мы, русские, иметь войну с Портою Оттоманскою. Обеспокою вас тремя вопросами. Первый — как вести войну? Второй — с какого места начать войну? Третий — как обезопасить остальные границы России?
Войну решили вести непременно наступательную. Исходные позиции выбрали у Днестра, чтобы заодно уж оградить от вторжения турок Подолию, задумали сразу блокировать Крым от Турции, но для этого флот надобен, а значит, предстоит возрождать верфи на Дону и в Воронеже.
Екатерина помалкивала, пока мужчины размечали дислокацию войск. Вдруг дельно заговорил Григорий Орлов:
— Хорошо бы нам заранее определить, каковы цели войны, которая нам навязана. А если война целей не содержит, так это вообще не война, а… драка. Тогда и кровь проливать напрасно не стоит.
Если этот вопрос и родился в голове Орлова, то предварительно он, конечно, одобрен императрицей. Панин дал ответ:
— Цель войны — скорейшее окончание ее!
— Победой, — добавил вице-канцлер Голицын.
Фаворит к заседанию был подготовлен хорошо.
— Победа, — сказал Гришка, — это лишь успех в войне. Но это еще не цель войны. Надо думать, какие выгоды в политике и в пространствах должно принести нам оружие.