Фаворит
Шрифт:
Его сиятельство превратился в его светлость!
Светлейший, обставленный бутылками с квасом и щами, валялся на диване, когда Екатерина поздравила его с чином поручика кавалергардов.
— Катя, а ведь ты забыла стихи, что в молодости писал я тебе. Помнишь, сравнивал в них себя с червем ничтожным, который, влюбившись в сверкающую звезду, из земли по ночам выползает. Теперь плачу: верить ли мне в любовь твою?
— Верь. Ты моя последняя женская радость…
Она подарила ему Аничков дворец. Вместе они покатили в санях — критиковать Фальконе. По
— Разве ваша Франция не имеет хороших хирургов?
— Имеет. Но нужна смелость решиться на операцию…
Фальконе ругали тогда все кому не лень. Между делом он перевел Плиния, в Париже ему досталось и за Плиния. Теперь приехала Екатерина с маркизом Жюинье, а с ними Потемкин, который, слава богу, хоть понимает, как трудно переводить Плиния. Но все хором винили Фальконе за то, что Гром-камень, с таким трудом в Петербург доставленный, мастер безжалостно обтесал, уменьшив его исполинские размеры. Фальконе устало ответил, что нельзя же Петра I помещать поверх неуклюжей глыбыщи, поросшей травой и мохом, к тому же еще и треснувшей от удара молнии.
— Я не понимаю, ради чего меня звали в Россию? Если только затем, чтобы водрузить на площади уникальный булыжник, так для этого занятия достаточно опыта Ивана Бецкого.
— Ладно! — согласилась Екатерина, кутаясь в шубу. — Делайте дальше как угодно, но прежде заключите почетный мир с врагами, как я заключила мир с султаном турецким.
— С турками, — отвечал Фальконе, — мир заключить было гораздо легче, нежели мне с вашими придворными дураками…
Екатерина потом говорила Потемкину:
— Французы всегда бывают или юны, или стары, так как зрелый возраст проскакивают без задержки, словно курьеры мимо станции, на которой плохо кормят…
Конюшенная контора уже готовила 1100 лошадей для проезда прусского принца Генриха, которого Фридрих посылал в Петербург ради уточнения политических разногласий. Генрих имел от короля еще и тайное поручение: избавить сердце Натальи Алексеевны от страсти к графу Разумовскому.
Потемкин недавно получил датский орден Слона, а принц Генрих привез ему прусский орден Черного Орла. В благодарность за это Светлейший отправил королю в Сан-Суси целый мешок русского ревеня, столь ценимого в Европе.
10 апреля она ощутила близость родов.
Появление принца Генриха народ встретил с большим подозрением: «В прошлый раз приезжал, так чуму на Москву наслал. Гляди-ка, брат, чего он сейчас натворит?..» От народа, как ни прячь, ничего не скроешь, и петербуржцы знали, что разрешение великой княгини от бремени запоздало на целый месяц. Теперь все ожидали 300 выстрелов из пушки — если явится сын, или 150 — если родится девочка. Но пушки молчали… На второй день Екатерина вызвала врача Круза и графиню Румянцеву-Задунайскую, жену фельдмаршала, сведущую в женских делах. Пришел на помощь и славный хирург Тоди, он без промедления хотел накладывать акушерские щипцы, предупредив императрицу
— Хоть по кускам, но дитя надо вытащить ради спасения матери…
Екатерина просила его не спешить с ножом:
— Лучше посоветуйтесь с моим Роджерсоном.
Роджерсон заявил, что кесарево сечение необходимо:
— Строение таза таково, что родить она не может…
Это был первый сигнал с того света; ребенок скончался во чреве матери, а кости бедер ее так и не раздвинулись. Екатерине доложили, что вскрылась Нева, по реке мощно двигается лед. А согласно петровским традициям, крепость в честь открытия навигации должна устроить салют.
Но пушки были заряжены совсем для иной цели.
— Не надо лишнего грохоту, — велела Екатерина. — Все ожидают иного салюта, и, ударь пушки, начнут радоваться.
— Пусть они стреляют, — простонала Natalie…
Роджерсон энергично настаивал на операции.
— Это как решит Сенат, — отвечала ему Екатерина.
А любой Сенат, даже мудрейший, меньше всего схож с консилиумом гинекологов, потому старцы долго размышляли, чем же кесарево сечение отличается от обычного сечения (розгами, допустим). Наталья Алексеевна иногда слезала с постели, переходила в кресла. Уже тогда ее комната, обтянутая зеленым тиком, стала наполняться зловонием; в матери гнил ребенок, и с ним же загнивала она. Принц Генрих прислал своего хирурга, но было поздно. Ему сказали:
— Началась гангрена от разложения дитяти…
Не спали канониры у пушек. Потемкин тоже не спал, проигрывая графу Панину пятую тысячу рублей. Измученная болями, молодая женщина спокойно простилась с мужем:
— Забудьте меня скорее! — И долго смотрела на графа Андрея Разумовского. Ей было уже безразлично, что люди болтают, и потому сказала любовнику при всех: — Этот мир был прекрасен для нас. Я буду ждать встречи с вами… в другом мире!
Екатерина велела звать Платона; увидев своего духовника, великая княгиня зарыдала.
Все удалились. Платон исповедовал умирающую.
Екатерина дождалась его возле дверей — с вопросом:
— В чем секретном призналась моя невестка?
— Тайна предсмертной исповеди нерушима…
На рассвете 15 апреля великая княгиня скончалась. Екатерина немедля распорядилась ободрать все обои в ее комнатах, штофы и занавески предать огню. Она сказала:
— Догадываюсь, что сейчас газетеры в Европе уже строчат, будто я умертвила свою невестку, а посему приказываю врачам произвести вскрытие — ради точных научных публикаций…
Хирурги доложили ей, что зачат был мальчик:
— Очень крупный, около девяти дюймов в плечах. Природа сама предопределила ей умереть в родах. К тому же у нее было очень странное искривление позвоночника в форме буквы «8».
Екатерина повторила, что прусский «Ирод» продал ей завалящий товар, а теперь ей все стало понятно:
— Перед смертью моя невестка известила меня, что в детстве была горбатой. Потом попала в руки шарлатана, который выпрямлял позвоночник ударами кулаков и пинками колен…