Фаворитки
Шрифт:
— Боже мой, государь, потому что… вовсе не полагая, что это ваше величество удостаивает чести свою преданную служанку, стучась в ее дверь, я не спешила отпереть… я не имею обыкновения принимать в это время посетителей… потом… потому что я была занята… вместе с камеристкой в моей спальне чтением письма, которое я получила от моей доброй и любимой приемной матушки, сеньоры Марии де Кордова… Взгляните, государь!..
Актриса подала королю бумагу, которую она вынула из кармана. Филипп взял ее и, бросив беглый взгляд, возвратил
— Хорошо! Хорошо! — сказал он. — Во всяком случае, не вам извиняться, милое дитя, я должен просить у вас извинения за то, что так внезапно явился к вам.
— О государь, я так счастлива!..
— Право! Вы не желаете от меня извинения? Увидев вашу игру сегодня вечером, я пожелал высказать вам лично, тотчас же, весь интерес, какой вы мне внушили. И если б я был расположен выразить вам этот интерес самым нежным образом, вы не оттолкнули бы меня?..
Король прижал к губам руку Кальдероне. Наступило молчание, министр и служанка деликатно отвернулись. В это время губы короля переместились. О! Филипп был очень тороплив в любви!.. Впрочем, не торопливее герцога Медины.
— Ты никого не любишь? — вполголоса спросил Филипп Кальдероне.
— Никого, — не колеблясь, отвечала она.
— Ни Морето… ни Кальдерона?..
Она взглянула на короля.
— К чему мне любить их?
— Просто спросил! Я не знаю, от кого я слышал, что оба поэта ухаживают за тобой.
Она наклонила голову, чтобы поразмыслить. «Это Морето говорил обо мне королю из ненависти к Кальдерону, которого я предпочла ему».
— Вас обманули, ваше величество! Я не люблю ни того, ни другого… я только дружу с Кальдероном, который добр, и совершенно равнодушна к Морето, который завистлив и зол.
— Может, ты права, — сказал Филипп. — Оливарес!
Граф-герцог подошел.
— Завтра я буду говорить с тобой о том, что может пожелать эта милая крошка. И желай много, слышишь, Мария? Что бы ни делали голландцы, у меня в ящиках есть еще золото для любимой женщины.
— Я буду обращаться с вами, ваше величество, по достоинству, — ответила Кальдероне, — как с королем.
— Да, да! — насмешливо сказал король. — Я также знаю, что ты способна раздражать меня как короля!
«Это опять Морето сказал ему, — снова подумала Кальдероне. — Морето сказал ему, что я жадна и честолюбива».
— А теперь, — продолжал Филипп, — мы оставим тебя отдохнуть после ужина. Ведь ты уже ужинала, как мне кажется?
Он, улыбаясь, взглянул на стол.
— Я получаю только двадцать дублонов в месяц, государь! — сказала Кальдероне, которая прочитала эту улыбку.
— Потому-то ты мне и нравишься! — быстро возразил Филипп. — Если б ты получала тысячу, ты не была бы тем, что ты теперь, — таким лакомым кусочком. До свидания, моя жемчужина!.. До скорого!
Через несколько секунд, уверенная, что царственный посетитель и его спутник уже далеко, Кальдероне отправилась в залу
Он все слышал из своего убежища.
— Ах! — вздохнул он, снова увидя молодую актрису. — Это досадно!
— На что вы досадуете, сеньор? — спросила она самым наивным тоном.
— На то, что вы нравитесь королю. Мне вы столько же нравитесь. Но, чего бы мне ни стоило, на этот раз я склонюсь перед его могуществом!
Она с изумлением посмотрела на него.
— На этот раз? — повторила она. — Разве вы не всегда склонялись перед ним?
— Милое дитя, в том положении, в каком мы находимся, я не могу иметь от вас секретов. Недавно я совершил проступок, полюбив одну с королем женщину… И он меня застал на месте преступления.
— А! Что же сказал его величество?
— Ничего. Или почти ничего.
— Значит, его величество уже не любит эту даму.
— Очень возможно. Но вот что дурно: чтоб доказать королю, что я чувствую его великодушие, я немедленно разошелся с нашей любовницей… и ищу новую, за которую он не мог бы упрекнуть меня, что я ее у него похищаю. И надобно же было, чтоб та, которую я нашел, самая прелестная девушка в Испании, — вы! — была та же самая, с которой и его величество хочет забыть неверную. Не правда ли, ведь я имею право роптать на судьбу!
Кальдероне кивнула головой.
— Справедливо, — ответила она. — Я понимаю вашу печаль. Ибо, как вы сказали сейчас, на этот раз вы должны преклониться перед всемогуществом. Если король меня любит, — а если не любит, то полюбит, — он не простит вам, что вы тоже полюбили меня. Прощайте же, сеньор. Благоразумие — хороший советчик. Мы никогда не виделись и никогда не увидимся снова! О, не беспокойтесь! В первый же раз, как я вас встречу, я и виду не покажу, что знаю вас. Я вас не скомпрометирую.
Говоря таким образом, Кальдероне устремила на герцога шаловливый взгляд. Нужно было быть слепым и не иметь от роду двадцати трех лет, как Медина, чтобы противиться этому зову. Он наклонился к ней и голосом, задрожавшим от страсти, проговорил:
— А если, несмотря на все… я скажу тебе, что все-таки люблю, что из этого выйдет?
Она пожала плечами.
— Очень обыкновенное, — ответила она. — Король явился вторым, он вторым и останется!
— Милая Мария!..
Но, оттолкнув его, она сказала:
— Нет! Будем благоразумны. Завтра я жду герцога Оливареса, завтра вечером, мой друг, вы получите обо мне известие.
— Ты клянешься мне?
— Клянусь! Если я прелестна — вы красивы! Если вы меня любите — я люблю вас. Сначала любовь… потом всемогущество… Это в порядке вещей. Прощайте!..
Эту ночь, столь насыщенную событиями, Кальдерон провел прогуливаясь по берегу Мансанареса; только утром он пришел домой, разбитый и физически и нравственно.
Он спал, когда Инесса, камеристка Кальдероне, разбудила его, чтобы передать ему письмо.