Фазы гравитации
Шрифт:
– Скинул жирок, теперь я в отличной форме. И физически, и морально.
Бедекер промолчал.
– Как мама? – спросил Скотт.
– Несколько месяцев уже не видел, но мы созванивались перед отъездом. Вроде все отлично. Просила обнять тебя, а заодно сломать тебе руку, если не пообещаешь писать почаще.
Скотт пожал плечами и сделал движение правой – словно выбивал мяч в матче юношеской лиги. Поддавшись порыву, Бедекер перехватил руку сына – тонкую, но жилистую.
– Ладно, Скотт. Давай
– Извини, пап, я тороплюсь. Первое занятие начинается в восемь, мне нужно быть там. Боюсь, я буду занят пару дней. Мы сейчас на очень важной стадии. Мироощущение – вещь хрупкая. Нарушу созерцание, деградирую. Тогда труды последних двух месяцев насмарку.
Бедекер вовремя прикусил язык и сдержанно кивнул.
– Хорошо, но хоть кофе мы выпить успеем?
– Конечно, – ответил Скотт с ноткой сомнения в голосе.
– Куда пойдем? Может, в гостиничный кафетерий? Здесь вроде больше и некуда.
Скотт снисходительно улыбнулся.
– Да, конечно.
Летний кафетерий располагался в тени сада, почти вплотную к бассейну. Бедекер заказал рогалики и кофе и краем глаза заметил женщину из «особых меньшинств», серпом косившую лужайку. Да, в современной Индии неприкасаемые остались неприкасаемыми, хотя и называются теперь иначе. Бассейн оккупировала семейка индийцев. Отец и маленький сын, оба невообразимо тучные, без конца ныряли «бомбочкой» с низкого бортика, заливая водой дорожку. Мать с дочерьми устроились за столиком и громко хихикали.
Взгляд Скотта стал глубже и еще серьезнее, чем прежде. Даже в детстве он всегда был угрюмым, а теперь превратился в усталого на вид юношу с прерывистым, астматическим дыханием.
Вскоре им принесли заказ.
– М-м-м… – Бедекер блаженно зажмурился. – От местной пищи я не в восторге, но кофе здесь отменный.
Скотт с сомнением покосился на кофе и две булочки.
– Слишком много чужой кармы, – объявил он. – Неизвестно, кто все это готовил. Кто прикасался. Вдруг у них плохая карма?
Бедекер сделал глоток из чашки.
– Рассказывай, Скотт, где живешь?
– По большей части в ашраме или в деревне у Учителя. Для недель уединения снимаю номер неподалеку. Там, правда, пустые окна и сетчатая кровать, зато дешево. А физические удобства для меня больше ничего не значат.
– Правда? – удивленно протянул Бедекер. – Если там так дешево, куда деваются деньги? С января, как ты переехал сюда, мы с матерью выслали тебе почти четыре тысячи долларов.
Скотт глянул на бассейн, где резвилось шумное семейство.
– Расходы, пап. Сам понимаешь.
– Извини, не понимаю, – мягко проговорил Бедекер. – Что за расходы?
Скотт насупился. Длинные волосы юноши были разделены посередине пробором. С бородой сын напоминал чудаковатого механика,
– Обычные расходы, – повторил Скотт. – Пока доехал, пока устроился… А б'oльшую часть денег пожертвовал Учителю.
Бедекер понял, что вот-вот сорвется, хотя поклялся не давать воли гневу.
– В смысле, ты пожертвовал деньги Учителю? На что, позволь спросить? На строительство нового лектория? На триумфальное возвращение в Голливуд? Или на покупку очередного городка в Орегоне?
Скотт вздохнул и, забыв про карму, впился зубами в булочку. Потом стряхнул с бороды крошки.
– Проехали, пап, – буркнул он неловко.
– Что проехали? Что ты бросил аспирантуру ради этого шарлатана?
– Я же сказал, проехали.
– Черта с два! Давай хотя бы обсудим.
– Нечего тут обсуждать! – повысил голос Скотт. На них стали оглядываться. Длинноволосый старик в оранжевой хламиде и сандалиях отложил «Таймс» и, потушив сигарету, навострил уши.
– Что ты вообще понимаешь? – бушевал Скотт. – Вы у себя в Америке чокнулись на материальных благах. Свались тебе на голову истина, хрен ведь заметишь.
– Чокнулись на благах, – повторил Бедекер, чувствуя, как гнев улетучивается. – По-твоему, тантра-йога и пребывание в этой жопе мира явят тебе истину?
– Много ты понимаешь! – снова огрызнулся Скотт.
– Я много понимаю в технике, – парировал Бедекер, – а еще понимаю, что только в отсталой стране не могут наладить элементарную телефонную сеть и построить канализацию. А голод и нищету наблюдаю собственными глазами.
– Чушь, – нарочито-презрительно фыркнул Скотт. – Если мы тут не едим стейки, это не значит, что мы голодаем…
– Речь не о тебе и не о тебе подобных. Ты можешь вернуться домой, когда пожелаешь. Это просто забава для мажоров. Речь о…
– Мажор? Я? – Скотт от души расхохотался. – Вот уж не думал, не гадал… Помнится, ты жадничал дать мне лишние пятьдесят центов, боялся разбаловать.
– Скотт, прекрати.
– Езжай домой, пап. Смотри там свой цветной телевизор, скачи на тренажерах в подвале, любуйся своими долбаными фотками на стене и не мешай мне… забавляться.
Бедекер на мгновение прикрыл глаза. Вот бы день начался заново, чтобы можно было все переиграть.
– Скотт, ты нужен нам дома.
– Дома? – удивленно поднял брови Скотт. – И где же мой дом? В Бостоне с мамой и проказником Чарли? Или твоя холостяцкая берлога в Сент-Луисе? Нет уж, увольте.
Мужчины уставились друг на друга, точно виделись впервые.
Бедекер подался вперед и вновь ухватил сына за плечо, чувствуя, как напряглись мышцы под тонкой тканью.
– Послушай, Скотт, здесь тебе ловить нечего.