Фазы неизбежности
Шрифт:
Переместившись на край постели, фон Кролок для верности взял безвольную руку женщины в свою, дабы создать для своего разума своеобразную точку фокуса, и наугад позвал. Его «голос» тут же рассеялся, канув в пустоту, которая осталась все так же безучастна и молчалива, однако граф, которому терять было особенно нечего, а торопиться — некуда, позвал снова, на этот раз потянув за нить связи, так, что та едва ощутимо завибрировала.
«… достанете?» — пришедший из тьмы отклик был настолько слабым и прерывистым, что граф не столько услышал, сколько угадал содержание ответа.
«Верно, — рассудив, что более развернутые реплики
На этот раз ответа пришлось ждать еще дольше, словно женщина раздумывала, стоит ли вообще открывать карты.
«…зовалась некро…тией, — наконец, коротко откликнулась Нази, и уточнила: — Пыталась».
«Зачем?» — граф, кажется, и сам прекрасно знал ответ на этот вопрос.
«Привычка», — в отличие от обычного мысленного общения, когда оба они находились в одной реальности, сейчас внутренний голос Дарэм был полностью лишен даже намека на эмоции, как, вероятнее всего, и голос самого Кролока. Однако он не сомневался, что Нази прекрасно поняла истинную суть его вопроса. И предпочла не отвечать, чем только подтвердила догадки графа.
«Ты знаешь, что делать?» — поинтересовался он, и на этот раз с ответом его собеседница не задержалась.
«Смутно, — откликнулась она. — Ждем… цикла… теории… должно… тать. Если следующей… не очнусь… думать».
Должно сработать… в этом ответе не содержалось ничего, пусть даже и отдаленно похожего на уверенность, однако, похоже, выбора ни у Дарэм, ни у самого графа и впрямь не было. До позднего, сумрачного рассвета оставалось не более трех часов, но солнце уже ощутимо преобладало над луной, а это, в свою очередь, означало, что до завтрашнего вечера шансов восстановить связь духа Нази с ее же телом было ничтожно мало.
«Я тебя услышал», — сообщил граф и, чувствуя, что подобное общение отнимает у него, а значит, вероятно, и у самой Дарэм слишком много сил, предпочел «замолчать», углубившись в собственные, весьма мрачные размышления. Прислонившись затылком к резному изголовью формально принадлежащей ему кровати, так и не выпустивший руки женщины фон Кролок, устремил рассеянный взгляд на почерневшую от времени бронзовую ручку входной двери.
Если Нази ошиблась в своих предположениях и к следующему вечеру не сумеет вернуться в собственную физическую оболочку — у них, пожалуй, действительно серьезные проблемы. А возможно, напротив, такой исход мог бы с легкостью избавить от этих проблем их обоих.
Останься Нази на тропах, и все стало бы гораздо легче — отсутствие предсказуемости без сомнения притягивало, будоражило кровь, увлекало. И становилось причиной непредсказуемости его собственных реакций, от которой Кролок уже порядком успел отвыкнуть. И которой не слишком хотел. Так легко было бы «сломать» Дарэм, превратив в подобие прочих людей, коих побывало в этом замке немало — привычное, стабильное, понятное, легкое в обращении… Вот только сломанной Дарэм была Кролоку не нужна. А «целой» — угрожала его тщательно выверенному внутреннему балансу.
Если бы Нази со своим безрассудным благородством не была столь поспешна в своем решении, если бы сам граф лучше подготовился к возможному обороту дела, не позволив ей «заразить» себя этой поспешностью… Бессмысленные, беспомощные рассуждения, никуда не ведущие и порожденные осознанием того, что он, Кролок, с недостойной
Нынешней ночью для графа стала очевидной еще одна тревожная истина: та самая, в которой женщина не посчитала нужным признаваться — в слепом стремлении уничтожить своего «создателя» Нази Дарэм рисковала уничтожить саму себя.
Время медленно утекало, приближая рассвет, размеренно и гулко тикали часы на каминной полке — неумолимо вращались черные копья стрелок, точно так же, как и сам фон Кролок, вынужденные идти по кругу, вырваться из которого самостоятельно уже не могли.
— Сколь много страсти таит ваша ненависть, почтенная фрау Дарэм, — оторвав взгляд от тускло-серого предрассветного сияния, призрак которого лишь угадывался между горными вершинами, с кривой усмешкой посетовал граф, обращаясь к своей бездыханной собеседнице, и с горечью добавил: — И сколь много ненависти в вашей страсти. Что ж… Герберт!
— Ну и до чего ты додумался? — молодой человек, появившийся ровно секунду спустя после зова старшего фон Кролока, полувопросительно, полуудивленно окинул взглядом представшее перед ним зрелище, показавшееся виконту довольно странным. Его отец полулежал на кровати справа от тела фрау Дарэм, и вид у него был какой-то на редкость отрешенный, словно мысли его все еще блуждали где-то в сферах, Герберту недоступных. Младший фон Кролок таких настроений графа терпеть не мог, поскольку, как правило, за этой молчаливой задумчивостью, больше похожей на оцепенение, не следовало ровным счетом ничего хорошего.
— У меня есть к тебе очень личная просьба, — твердо проговорил Кролок, через комнату глядя своему наследнику прямо в глаза. — Это тот редкий случай, когда я прошу тебя просто довериться и сделать, как я скажу, не задавая лишних вопросов.
— Начало твоей речи мне уже не нравится, — хмурясь, признался Герберт, в ответ получив лишь едва заметную улыбку графа. Отец и впрямь редко обращался к нему с просьбами, еще со времен его ученичества больше привыкнув раздавать распоряжения, а уж личных просьб виконт и вовсе мог припомнить лишь пару за все время их знакомства.
— Уверяю, продолжение будет не столь кошмарным, как рисует твое воображение, — заметил фон Кролок. — Полагаю, оно тебе даже некоторым образом понравится. Я всего лишь предлагаю тебе еще раз выйти на прогулку.
*
Возвращение в мир, принадлежащий живым, на этот раз далось Дарэм сложнее обычного, словно она продиралась сквозь постоянно цепляющийся за одежду колючий кустарник, затрудняющий каждый ее шаг на пути к цели. И поскольку время на изнанке всегда текло совершенно иначе — а точнее, темные ее глубины не были подвластны шагу часов в принципе — распахнув, наконец, глаза, Нази не имела ни малейшего представления, который час или, если уж на то пошло, который день. А возможно — который год. По крайней мере, она нисколько не удивилась бы, если бы выяснилось, что с момента ее весьма нелепого падения за грань в реальном мире прошло гораздо больше суток, ибо даже для живых двадцатиминутное пребывание на тропах превращалось в личную застывшую бесконечность. Что уж говорить о немертвых.