Febris эротика
Шрифт:
Надо бы прямо завтра поторопить хозяйку. Ну насколько это слово уместно: поторопить. Пусть по-другому: поинтересоваться, не узнала ли чего, не разведала ли… Галя уложила детей и заснула с этой мыслью: завтра поговорю с ней…
Но назавтра случилось с ней что-то непонятное…
Сашка ходил на свою работу ежедневно, кроме понедельника. В понедельник ресторан тоже работал, но живой музыки не было. Один день ансамблю полагался выходной. Это только со стороны кажется, что у музыкантов не работа, а сплошной праздник! Играй себе, пой, балдей и получай удовольствие от собственного труда. Так-то оно,
А что такое ресторан? Это еда в изобилии. Это выпивка. Хочешь не хочешь — пей! Нет, никто не заставляет, конечно! Но так принято. А вот еду с собой забирать не принято. Иной раз Сашка умудрялся котлету или кусок рыбы с собой завернуть, чтобы Димку с утра покормить, но ловил на себе недовольный взгляд администратора и один раз даже выслушал замечание: мол, здесь ешь сколько хочешь, а домой нечего таскать.
По утрам он сына толком и не видел. Не мог рано просыпаться. Димка, мало того что вечерами сидел один, так еще и по утрам должен был по будильнику вставать, сам себе заваривать чай и жарить опостылевшую яичницу. А он хотел бы кашу, как готовила ему мама. Каша называлась «дружба». Она состояла из молока и двух круп: риса и пшена. Мама добавляла в нее сахар, ванилин и изюм! Господи, Димка съедал такую вкусноту по три порции. Ради этой пищи он даже раньше вставал. Потому что можно было успеть посидеть с мамой до школы, не торопясь насладиться любимым блюдом, спокойно запить эту вкуснотищу свежим чаем…
И как это мама все успевала? Лично он, Димка, еле-еле успевал вскочить, бросить яйцо на сковородку, поставить чайник на плиту, бегом умыться, бегом одеться, проглотить, не чувствуя вкуса, жареное яйцо и выскочить на улицу. При этом бежать всю дорогу и буквально за минуту до начала урока влететь в класс.
С мамой все было по-другому. Она вставала раньше. Ставила молоко на плиту, засыпала крупу. Потом неспешно умывалась, одевалась и шла будить Димку. Тот позволял себе понежиться, покапризничать, поканючить: «Ну, мамочка, ну можно еще пять минуток? Ну еще две? Ну еще минуточку!»
Каша тем временем пыхтела на плите, густела, кипела, принимая в себя поочередно сахар, изюм и щепотку ванилина… Когда Димка плелся в ванную умываться, газ под кастрюлей выключался. На крышку укладывалось полотенце, чтобы еще пять—семь минут кушанье притомилось.
Пока Дима одевался и вытаскивал портфель в коридор, оказывалось, что дымящаяся тарелка уже стоит на салфеточке, и в середине нее блестит желтый островок растаявшего масла, а рядом — кружка с чаем. Его любимая, где заяц с ушами нарисован… И до школы времени еще достаточно… Можно не торопясь есть любимую кашу, запивая большими глотками чая, а потом идти вместе с мамой в школу, потому что она работает там же… И разговаривать, и рассказывать обо всем, и смеяться, и высвистывать песенку. Или повторять
Вспоминая маму, Дима грустил, но вида не показывал. В школе он с гордостью сообщал ребятам: «Мама работает в Италии». И это звучало как привет из другой жизни. Да, собственно, так и было. Италия, Рим, вечный город, сказка наяву, жизнь как праздник. Везучий ты, Димка!
В эти моменты Димка ощущал нечто вроде гордости, но ненадолго. На смену ей быстро возвращалась грусть, и слезы комом замирали в горле, мешая говорить… Он молчал, моргал ресницами, откашливался и лез в портфель в поисках учебника или тетрадки…
Когда мама вернется, он не знал. Да и сама мама-то этого не знала. Иногда Дима говорил с ней по телефону, но потом почему-то почти всегда плакал… Не хотел плакать, но сдержаться не получалось…
Когда к ним с папой впервые пришла тетя Олеся, Дима обрадовался. Думал, сейчас она расскажет, как там мама живет, чем занимается, когда приедет. Но она говорила почему-то только о себе, о том, как тяжело она болела, каким жутким человеком оказался мамин жених, как ей пришлось два месяца работать уборщицей. Это ей-то, с ее внешними данными, с ее неземной красотой и идеальной фигурой! Дима все ждал, ждал, когда она о маме начнет рассказывать, но не дождался…
А потом папа пошел ее провожать… А потом она еще приходила несколько раз. Что-то готовила им. Но Димка почему-то тети-Лесину еду ел без аппетита. И папе как будто было неудобно. Что он, беспомощный, что ли? Он и сам может приготовить борщ, пожарить картошку и даже плов сделать. Зачем эта тетя Леся так их опекает?
Олеся обижалась на то, что в ее услугах никто не нуждается, и уходила, поджав губы, чтобы через пару дней вернуться снова.
Однажды Дима слышал, как папа по телефону говорил кому-то:
— Не надо приходить! Что «почему»? Ну… зачем? Мы с Димкой сами справляемся. Почему плохо? Мы очень хорошо справляемся. Да и Галя волнуется. Кстати, ты ей позвонила?
Димка понял, что папа с тетей Лесей разговаривает, и обрадовался. Молодец папа, правильно говорит. Пусть она больше не приходит. Раздражает только. Лично он, Димка, с трудом переносил ее в своем доме. Хорошо, что папа так с ней… Пусть не приходит.
Однажды Олеся все же решилась и позвонила подруге:
— Галь, привет! Как ты там?
— Леська, ты? — Гала ждала звонка и в первый момент обрадовалась.
— Ну да, я.
— Ой, Леська, ну и попала же я в переплет!
— Галь, ты прости меня! Я виновата, наверное, в чем-то перед тобой… Хотя толком не знаю в чем. Сама намучалась. Ты вон… застряла…
— Лесь! Как там мои? — Галя, не слушая извинений, перевела разговор на другую тему.
— Твои хорошо. Я их навещаю. Готовлю иногда.
— Не надо, Лесь!
— Почему? — с напором и неким недовольством, как показалось Гале, спросила подруга.
— Ну я прошу тебя: не надо!
— Вон и Сашка тоже говорит: сами справимся!
— Вот видишь! — с неким облегчением произнесла Галя. Значит, Сашка тоже ее отвергает.
— Я хотела как лучше. Хоть чем-то помочь…
— Спасибо, Лесь! Только не ходи больше. Хорошо? — довольно жестко повторила свою просьбу Галя.
— Ну ладно… Я с добром, а ты… Как знаешь… — холодно ответила Олеся.
— Леся, мне очень тяжело здесь одной… Очень… Поэтому не надо ни обид, ничего такого. Уж тебе-то нечего на меня обижаться…