Федор Алексеевич
Шрифт:
Вдруг Сергею показалось, что тускло мерцавший свет слегка заколебался. Он приподнял голову и увидел, что у стола мелькала какая-то фигура, старавшаяся задуть огонь.
"Федюнька! — решил Сергей. — Старается молодец… Да сгубит всех он нас", — промелькнула тревожная мысль.
Как раз в это время огонь погас, и покой погрузился в кромешную тьму.
Серёга от страха дышать даже перестал. Он был уверен, что калмыки сейчас же проснутся и поднимут тревогу, но по-прежнему в людском покое слышалось только храпенье на все лады. Очевидно Гассан и Мегмет спали так крепко,
"Ай, да молодец, Федюнька!" — подумал Сергей с восхищением в душе и опять почувствовал, что его кто-то тормошит за ногу.
— Это ты, Федюнька? — спросил шёпотом старый холоп.
— Я, я, дядя Серёга, тише ты! — раздался ответ среди тьмы. — Вот тебе мой ремённый пояс, возьми его в зубы и ползи за мной, только помни — как змея… Я дорогу к дверям знаю…
Через мгновенье они уже ползли по полу. Сергей, крепко державший в зубах пояс Федьки, молился всем святым и в то же время восторгался подростком.
"Истинно Господь послал нам такого паренька!" — думал он.
Федюнька осторожно, не произведя ни малейшего шума, открыл дверь и выполз за порог. Сергей последовал за ним. Он не видал, но почувствовал, как затворилась за ними бесшумно дверь. Федя быстро вскочил на ноги.
— Вставай и ты, дядя Сергей, — уже не так тихо произнёс он. — Да не бойся, будь посмелей, а то у нас ничего не выйдет.
— А куда идти-то? — спросил, ничего не видя пред собой, Сергей. — Куда, милый?
— Иди за мной! Вынь пояс-то из зубов, в руке держи, да не выпускай!.. Ну, пошевеливайся! Времени у нас мало… Трогайся!
Старик беспрекословно повиновался своему юному товарищу. Он даже и не подозревал, что Федюнька, бывший среди дворни Грушецкого на побегушках, мог оказаться таким смышлёным малым. Да и положение было таково, что волей-неволей нужно было подчиниться ему. Сергей послушно шёл за Федюнькой. Так они, крадучись вдоль стены, добрались до конца перехода и упёрлись в какую-то дверь.
— Стой, дядя, — шепнул Сергею подросток, — обожди малость, я взгляну, что там такое…
Не выпуская ремня, который был путеводной нитью для Сергея, Федя тихонько приотворил дверь. За нею было так же темно, как и в переходе.
— Шагай, дядя Сергей, смело! — проговорил было Фёдор, но вдруг стремительно метнулся назад, шепча: — Идут, со светом идут!
Они притаились около двери; Сергей горячо молился, чтобы и на этот раз пронесло беду; Фёдор согнулся, нащупывая на всякий случай за голенищем рукоять ножа.
— Чу, — прошептал он, выпрямляясь, — да там никак беда!
На самом деле до них доносились женские голоса.
Это Зюлейка и Ганночка спешили к старой Асе.
Боярышня Грушецкая даже и не подозревала, что так близко от неё находятся беззаветно преданные ей люди; те в свою очередь и на мгновенье не подумали, что их любимица-боярышня находится так близко от них.
Ганночка вся была охвачена суеверным страхом, когда осталась одна пред входом в тот погреб, куда, по словам Зюлейки, удалилась Ася, чтобы произвести свои чародейские заклинания. Как ей хотелось возвратиться обратно, как замирало её бедное сердечко
XIII
В ТУМАНЕ ГРЯДУЩЕГО
Не помня себя от страха, Ганночка двинулась вперёд на призывный оклик.
— Идём, идём! — как во сне, услышала она голос Зюлейки, откликнувшейся на крик старухи. — Всё ли у тебя готово, Ася?
Ганночке показалось, что этот голос звучал где-то совсем далеко от неё. В то же время ей казалось, будто не сама она идёт, а её несёт вперёд, то и дело колыша, какая-то неведомая волна.
Но вот пред её глазами блеснул яркий, синеватый огонёк. Они были в подвале, и Ганночка увидела пред собою небольшой горевший, но не дымивший костёр и около него женщину.
Она ни за что не признала бы в этой женщине у костра старой безобразной Аси, той самой Аси, которая возбуждала в ней и страх, и отвращение.
У костра стояла, гордо выпрямившись, не молодая, но и вовсе не старая и отнюдь не безобразная женщина. На ней был странный, никогда не виданный на Руси балахон, красивый, с позументами, нашитыми на нём так, что издали они казались огненными языками. Но голове женщины был высокий остроконечный, украшенный такими же позументами-"языками", колпак, сдвинутый на затылок и открывавший лицо.
От отблеска синего огня в костре, это лицо казалось лицом не живого человека, а мертвеца, — так оно было иссиня-бледно. Однако вглядевшись, Ганночка, хотя и с трудом, всё-таки признала Асю. Глаза старухи так и горели огоньками, когда она взглядывала на русскую девушку; её грудь дышала столь порывисто, что по временам казалось, будто Ася задыхается. Из горла то и дело вырывались хриплые, нечленораздельные звуки. Ася что-то говорила, но Ганночка совершенно не понимала её. В руках у Аси был длинный, тонкий, чёрный жезл, которым она размахивала из стороны в сторону и при каждом взмахе конец этого жезла вспыхивал синеватыми огоньками.
Во всём погребе разливался сильный сладковатый запах. Ганночка, едва войдя, уже почувствовала, что у неё кружится голова. Однако она пересилила себя и храбро ждала, что будет дальше.
Зюлейка была около неё, и боярышня чувствовала, как дрожит в её руке рука персиянки. Ясно было, что Зюлейка ощущала страх, но и она старалась держаться, не показывая вида, что боится.
Войдя, обе женщины остановились у порога; Ася повелительно протянула вперёд свой жезл, как бы запрещая им идти далее. Ганночка испугалась, когда пред нею сверкнули синие огоньки с острия жезла. Она так и замерла на месте, ожидая, что теперь потребует от неё это страшное существо.