Федор Алексеевич
Шрифт:
— Именно, именно! — воскликнул Константин. — Скажет он им убить кого-либо — убьют! Скажет он им церковь Божию сжечь — сожгут, скажет, чтобы примеченную бабу или девку приволочь, — приволокут…
— Да и мало того, — заметил Дмитрий, — княжеские веления исполняя, и сами охулки на руку не кладут. Так вот я и думаю, что беда, ежели лютый князь Василий в том своём логове у персидской бабы прохлаждается, а тут наша раскрасавица-боярышня на глаза попалась…
— Не сдобровать ей! — согласился Константин. — Кажись, Федька-то пострел прямо-таки на княжеское логовище наших и
Иван ничего не ответил, и в его душу закралась внезапная мысль о грозившей их любимой боярышне опасности.
Воцарилось тяжёлое, грустное молчание; люди молчали, слова не шли им на язык. Лесная дубрава тоже молчала. Слышался только хруст проталого снега под копытами лошадей.
Так прошло несколько времени.
— Вернуться бы, — прервал тоскливое молчание Митроха, — у нас ножи и кистени, а у тебя, Ванятка, вон и пищаль за плечами болтается.
Иван досадливо махнул рукой и произнёс:
— Никто, как Бог! А наших там немало. Ежели что, так есть кому за боярышню постоять, да и Серёга там верховодит. Уж он-то боярышни не выдаст, горой за неё встанет. И оборонится есть чем: у кучеров и засапожники, и кистени…
— Ну, будь так! — согласился Константин, а Митроха, поглядев вверх на небо, добавил:
— А вот, ребята, туда ли мы идём-то?
Действительно только теперь они сообразили, что их путь длился непомерно долго. Согласно тому, что им говорили в деревне, где они ночевали, от проезжей дороги до лесной усадьбы князя Агадар-Ковранского верхом немного больше часу ходу было, а по расчёту Ивана они пробирались через лес куда больше двух часов. Да и сама дубрава стала заметно редеть.
— Ой, не туда, — воскликнул Константин и задержал лошадь, — заплутались мы…
— Чего заплутались, каркай, ворона! — крикнул на него Иван. — Видишь, из леса выбираемся, стало быть, какое-нибудь жильё да близко.
Он не ошибался. Когда они выбрались из леса и пробрались сквозь его опушку, пред их глазами раскинулась деревушка. Там были люди, а получить подмогу вершникам было всё равно от кого.
— Айда, родные, туда! — крикнул Иван, показывая на деревню рукой. — Поди там крещёные живут, не откажут подмогой в беде нашей.
Он и на этот раз не ошибся. Вершников с лаской приняли в первой же избе, на которую они поехали, и только покачивали головами, когда узнали, что поезд остановился близ заезжего дома князя Василия.
XVII
ПО ЛЕСНОЙ ДОРОГЕ
Посёлок принадлежал к вотчинным владениям князя, и люди Василия там так же, как и в других окрестных селениях, изнемогали от его жестокости. А люди здесь жили особенные — лесовые; жизнь среди лесного зверья, в постоянной борьбе с ним и с природой наложила на них особый отпечаток; это были не жалкие равнинные рабы, а гордые душой граждане леса.
Когда приютившие вершников люди прослышали о дорожном приключении, они только головами закачали, и один из них вымолвил:
— Кто его знает! Может, боярышню-то и не посмеет тронуть, а всё-таки лучше бы ей подальше от него…
—
Дмитрий и Константин нерешительно переглядывались между собой.
— Будто и ночь уже! — заметил первый.
— Ну, так что же? — сумрачно поглядел на него Иван. — Или ночь не поспать для боярышни трудно!.. Слышь, что говорят здесь?
Дмитрий заметно смутился.
— Ночь не поспать — что! Да ещё ежели для нашей боярышни, — ответил он, — а вот с пустыми руками вертаться нам негоже… Ведь кузнеца нам надобно, а поедет ли кто отсюда на ночь глядя? Пожалуй и человека не найдёшь…
— Не даром поедут, заплатим, что следует, да ещё прибавим, — возразил Иван. — Или здесь деньги так дёшевы, что лежанье на печи куда их дороже?
Его слова оказались правдою. В самом деле из-за денег нашёлся кузнец, да и ещё четверо посельчан, знавших лес, как свои пять пальцев, вызвались быть проводниками.
Последнее было очень приятно заблудившимся вершникам: теперь они были уверены, что плутать им по лесу не придётся. Они тем временем и закусили, и выпили, и незаметно пришли в самое благодушное настроение.
— Ишь ты, словно на охоту собрались! — даже засмеялся Константин, когда увидел собравшихся провожать их парней.
И в самом деле те были с топорами у пояса; у каждого было по ножу, а у одного за плечами виднелась даже рогатина.
— Нельзя иначе, — отозвался на замечание вершника парень, — у нас тут всякого зверья видимо-невидимо…
— Волки, что ли? — спросил Дмитрий. — Кажись, волчий вой мы слышали, как сюда ехали; далеко в стороне, и, знать, стая большая была…
— Волки — что! Волки — мелочь. Медвежьих берлог тут много. Сколько мы их тут за зиму подняли, — видимо-невидимо!
— Видели и мы это добро! — отозвался Иван. — Где только этой твари не водится! У нас под рубежом их тоже не занимать стать…
— А у вас с чем на медведя идут? — полюбопытствовал другой парень из лесовиков.
— Разное! С рогатиной, а сперва из пищали бьют…
— Что пищаль! — махнул рукой третий парень. — В пищали верности нет: либо промахнёшься, либо осечка… То ли дело рогатина! Принял на неё медведя, пусть себе барахтается, как напорется, только смотри, чтобы за голову тебя не сграбал…
Наезжие вершники быстро докончили предложенное им угощение, живо собрались сами и скоро, несмотря на ночь, все пустились в путь через лес.
Идти теперь было не страшно и не грустно: шли в восьмером. Лесовики, желая сократить дорогу, повели вершников по им одним известным звериным тропкам. Идти приходилось гуськом. По временам, словно тени, перебегали дорогу путникам всякие зверушки: то юркнет лиса, то прошмыгнёт серый русак; на мелкое зверье никто не обращал внимания, и только лошади боязливо прядали ушами да начинали храпеть, когда где-нибудь поблизости мелькала живая тень. Но вдруг всех заставил остановиться и замереть на месте отчаянный, надрывистый крик человека, которому сейчас же словно эхо ответил грозный рёв; от него кровь заледенела в жилах даже привычных ко всяким звукам звероловов.