Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Софья начинала понимать и просияла:
— А при том младенце мы и дальше править почнем.
— Верно, моя милая, тогда впору станется и о царском венце тебе поразмыслить.
Сказано — сделано. Устроили смотрины для Ивана Алексеевича. Приглянулась ему двадцатилетняя, кровь с молоком, Прасковья Салтыкова. Все бы хорошо, но на четвертый год супружества жизнь текла без ожидаемой радости продолжения царского рода…
Нет-нет да и поговаривали в народе: «Царь-то Иван неплодовитый али
Об этом вдруг подумали и братья Апраксины, по первозимью встретившись наконец-то в стенах родного дома. Разговор опять затеяла Домна Богдановна:
— У всех соседей отроки-то оженились давно. Долго ли вам непутевыми быть? Пора бы ожениться.
Старший, Петр, посмотрел на братьев смеющимися глазами:
— Воля ваша, матушка, я невесту выбрал, берите кума, идите сватать.
Мать всплеснула руками, заохала, братья засмеялись.
— Кто такая? Да когда же ты успел?
— Пострел всегда успел, — смеялся Петр. — Дьякова дочка Степанида, у Земляного города проживает.
У матери первый вопрос о приданом:
— Много ли за нее дают?
Петр согнал улыбку:
— Я, матушка, не на деньгах оженюсь.
— Верно братец сказывает, — поддержал Федор, — засылай сватов, матушка…
О таком же деле судачили князь Борис Голицын со своим сотрапезником Львом Нарышкиным.
Разговор начал Борис издалека:
— Слышь-ка, Лев Кириллович, князь Василий губу дует.
— Пошто?
— Помнишь, мы летом заходили с Петром Алексеевичем в Посольский приказ, по столам бумаги смотрели, дьяков поспрошали.
— Ну и што с того?
Борис Голицын скривил губы:
— Не по душе, видно, Софье, что Петр Алексеич к делам государственным приникать начинает.
— Знамо, прибрали все к рукам, так мыслят, что сие навечно.
— О том и я толкую, расклад нынче же не в нашу пользу.
— О чем толкуешь?
— Царь-то Иван женат, слух прошел, Прасковья его забрюхатела. Глядишь, сына принесет, тогда заказан для Петра Алексеича престол. Софья-то своего не отдаст по-хорошему.
— К чему клонишь?
— Петра женить надобно, да особо не мешкать.
Нарышкин хитро прищурился, размышляя:
— В самом деле, когда у Петруши сынок объявится, у Софьи козырей не станет.
Голицын обычно не ограничивался отвлеченными тирадами:
— Повести об этом всем Наталью, что к чему, да пускай не канителится, дело-то первостатейное.
Наталья Кирилловна, оказывается, и сама об этом подумывала.
— Петруше нынче-то семнадцатый годик пошел, — сразу согласилась она с братом. — Женится, остепенится, поди, отойдет от своих потех, а главное, Софья приумолкнет.
Лев Кириллович настроился решительно:
— Без мешкоты присмотри невесту, да штоб и приглядна
Наталья Кирилловна ушла в заботы, выспрашивала, высматривала.
Наконец остановилась на Евдокии Лопухиной, писаной красавице, но захудалого дворянского рода. Дело было спешное, братья одобрили выбор царицы: «Где лучше сыщешь, время не терпит». Устроила царица и предварительные смотрины в Новодевичьем монастыре, куда под видом богомолья привезли Лопухины будущую царицу. Смотрины прошли благополучно, и только тогда мать заговорила с сыном:
— Петрушенька, я чаю, ты все в заботах, а пора бы тебе остепениться, о будущем подумать.
— Ни к чему, маменька, дай Бог успеть сотворить дела насущные, вона сколь у меня теперь солдатского войска. О нем хлопот не оберешься, зима на носу.
— О другом я, сынок, жениться тебе пора пришла.
Петр вдруг закашлялся, засмеялся:
— К чему жениться рано так, маменька? Девок-то кругом пруд пруди.
Густая краска залила лицо царицы: «Петруша-то по-срамному говорит, не стесняется».
— Тебе говорю не о всяких грешных делах, а о семейном устройстве, — настойчиво продолжала мать. — Вона братец твой Иван Алексеевич отцом скоро станет. — Голос матери внезапно задрожал. — Да и мне, сынок, внучат нянчить охота.
— Рази так, — усмехнулся Петр, — а я и не ведал. — Он согнал улыбку. Склонил голову. — Ну, ежели вы, маменька, такое порешили, быть по сему, не противлюсь я.
Наталья Кирилловна облегченно вздохнула:
— Ну вот, сынок, и ладно. Ты что о невесте не спросишь?
Петр опять рассмеялся:
— Коли вы выбрали, знать, недурна. Как звать ее?
— Красавица, Петрушенька, Евдокия Лопухина, дочь окольничего Федора Абрамовича.
— Дуня, стало быть, — покрутил головой Петр, — не слыхивал про Лопухиных. Лицом-то красива, а головой как?
— Добрая кума живет без ума. У бабы, сынок, волос долог, да ум короток. Так уж мы, бабы, устроены. Стерпится, слюбится.
Свадьбу справляли не по-царски, скромно. Венчали молодых в небольшой, недавно отстроенной дворцовой церкви Апостолов Петра и Павла. Литургию брачных таинств совершал царский духовник протопоп Меркурий.
Апраксины были на свадьбе шаферами, за свадебным столом невдалеке от царя «по правую руку» сидели.
Первый день Петр безотлучно был рядом с невестой. На другой день во время застолья Федор подошел к царю, низко поклонился, поздравил, вздохнул, а про себя подумал: «Вот и кончилась, Петр Алексеич, твоя безотцовщина».
— Ты-то долго в бобылях ходить будешь? — с озорством спросил царь.
— А мы с братом зареклись не связывать себя брачными узами.
— Ой ли, стерпите, мужики?