Федор Годунов. Потом и кровью
Шрифт:
— Собираемся возле спуска в трюм и ждём. Потом все разом туда кинемся и перебьём янычар, — взяв за локоть, проорал мне стоящий возле юта Данила и повернулся с теми же наставлениями к ползущему следом Тараско.
Серьёзный дядя — этот Порохня. По словам всё того же Тараски, он на Сечи куренным атаманом был. Да в одном из походов в Крым года два назад вместе со всем куренем и сгинул, как теперь выяснилось, на галеру попав. Но навыков своих старый казак не утратил. Вот и взял процесс освобождения в свои руки. Каждого, подходящего в корме, встречает.
Вот только, что-то неладное он
— Не задавим мы их толпой, дядька Данила, — решил я поделиться своими сомнениями с атаманом– Они нас по одному порубают.
— Струсил? — оглянулся на меня тот. — Так уйди в сторону. Недосуг мне с тобой возиться.
— Да, нет, — и не подумал отойти я. — Тут по-другому можно.
— И как же ты по-другому сделаешь? — навис надо мной Порохня. — Янычары сами себя не убьют.
— Так открыть люк, что к ним в трюм ведёт и пускай их топит. А мы рядом постоим, подождём. А как они наверх полезут, уже мы их по одному бить будем, а не они нас.
— А что, дельно! — хмыкнул из-за спины Тараско.
— Как бы нам галеру не утопить, — оглянулся, приостановившийся литвин.
—. Не утопим, — ощерился бывший куренной в хищной улыбке. Предложенная мною идея, ему явно понравилась. Безусловно атаман и сам понимал, что в трюме у невольников на победу шансов мало и просто собирался подороже продать наши жизни. — Как вода хлынет, шустро наверх полезут. А и утопим, — жёстко резюмировал он свои слова. — Так хоть всех басурман за собой в могилу прихватим!
— А с капитаном как быть? Они наверху в каюте живёт, не зальёшь.
— Так припрём чем-нито до поры, — окончательно развеселился Порохня. — Пускай сидит, дожидается, пока до него черёд дойдёт.
Поднялись на ют, где от столпившихся людей стало тесно.
— Долго ещё ждать?
— Околели совсем!
— Порохня, командуй! Мы этих янычар голыми руками разорвём!
— Зачем же с голым пузом под саблю лезть? — оскалился запорожец в ответ. — А ну, вы впятером, — ткнул Порохня в Анику и ещё четырёх невольников. — К каюте капитанской идите. Дверь приприте и сами рядом встаньте! Если покажется басурман, бейте нещадно. Сами внутрь не суйтесь. А мы тут с туркой погутарим.
Разделились. Я встал у люка, зажав обеими руками цепь в виде цепа. Неудобно немного, но ничего, сойдёт! Тараско с кряканьем поднимает люк и опрокидывает его на палубу. Внутрь сразу хлынула налетевшая волна. Вот ведь! Даже запереться изнутри не удосужились! Хотя, чего им было бояться? Разве что шторма.
— Какой шайтан открыл люк?! — тут же рассерженно взревели по-турецки. — Я тебе сейчас руки поотрываю!
В отверстие просунулась голова с пышными усами, вытаращила от удивления глаза и тут же встретилась в опустившейся на неё цепью. Янычар обиженно всхлипнул, залившись кровью, но завалиться обратно вниз не успел, заботливо подхваченный сразу десятком рук. Труп тут же выдернули, шустро раздели и выбросили за борт.
— А дело то пошло, — зло процедил Данила, сплюнув через отверстие в трюм. В дележе одежды он
— Хорошо, — согласился я с ним, привычно крутя в руке кинжал. Я на него сразу нацелился, проигнорировав тёплые вещи, вот и успел выхватить из-под чьих-то ловких рук. Да и по голове вражину цепью именно я огрел. Так что считай, законный трофей!
— Правильно, — одобрил Порохня, заметив его у меня в руке. — Воин в первую очередь к оружию тянется. Будет оружие, всё остальное добудешь.
Вода между тем продолжала заливать трюм, не на шутку встревожив засевших там янычар. Мы успели убить ещё двоих, прежде чем до турок дошло, что люк открылся не просто так и наверху их ничего хорошего не ждёт. Затем они затихли.
— Скоро на штурм полезут, — подмигнул мне Тараско, помахивая цепью. — Ну, ничего. Своей кровью и умоются.
— От люка отойдите, ребятушки, — крикнул Данила. — Как бы из самопала не пульнули!
— Из самопала в такую погоду много не постреляешь, — весело загоготал молодой невольник с небольшой клинообразной бородкой и, заглянув в люк, добавил: — Там уже в воде всё.
Хлопок выстрела и безвольно обвисшее тело падает в люк.
— Говорил же, — зло сплюнул наш вожак. — Ну, ничего, много не постреляют.
Со стороны капитанской каюты раздались яростные крики.
— Вот, черти, — покачал Порохня головой. — По всему видать, вырвался турок.
— Ничего, — помял бороду широкоплечий армянин, в янычарском колпаке, напяленном поверх взъерошенных волос. — Там наших больше. Сомнут. А это что? — развернулся он в другую сторону.
— Янычары! — послышались крики вокруг
— Ох ты, — охнул Янис, развернувшись в сторону носа галеры. — Это откуда же они взялись?
— Откуда, откуда! — проревел, бросаясь обратно на палубу, Порохня. — Ещё видать один люк был! Вперёд, хлопцы! Нужно этих остановить, пока остальные не повылазили. С десяток у люка останьтесь, остальные за мной!
Что может быть более жуткого, чем ближний бой? Пожалуй, только ночной ближний бой на залитой водой палубе во время страшного шторма.
Галера в очередной раз завалилась на бок, жутко заскрипев оставшейся мачтой и двое каторжников даже не добрались до врага, с криками улетели за борт. Я тоже кувырнулся было вслед за ними, но, проскользив по мокрым доскам пару метром, умудрился зацепиться за одну из скамей. Затем резко поднялся, отплёвываясь, и бросился дальше, с громким воплем пытаясь задавить рвущийся наружу страх.
Схлестнулись.
На наше счастье, на беснующемся словно взбесившаяся лошадь, корабле, любая тактика и даже умение владеть оружием отходили на второй план. Какие уж тут приёмы, когда палуба из-под ног уходит? На первое место в такой битве выходит банальная численность и, самое главное, готовность умереть за победу.
Насчёт численности у восставших всё было нормально. Кто-то успел улететь за борт, кто-то остался у первого лаза, ведущего в трюм. И всё же более полусотни бывших гребцов врубилось в размахивающих ятаганами янычар. Один к трём, если учитывать, что из трюма, к тому моменту, успело вылезти едва два десятка турецких воинов.