Федор Годунов. Потом и кровью

Алексин Иван

Сидевший напротив запорожец одетый в красную рубаху без ворота, пристально, практически не мигая, таращился на меня, словно желая загипнотизировать. Злые с прищуром глаза, крупный, волевой подбородок, шрам от сабельного удара, высунувшийся на край лба из-под густых волос. На вид лет тридцать, не больше, но по всему видать, что человек бывалый, опытный, на своём веку уже немало повидавший и не меньше повоевавший. Серьёзный такой дядечка и меня почему-то не очень любящий. Настолько нелюбящий, что даже на кружку горилки, перед ним стоящую, не смотрит.

— Ты что ли, Федька

Чернец будешь, что к нам возле Варны приблудился? — спросил, как выплюнул, казак, вложив в свои слова максимум презрения.

— Ну, я-то Фёдор. И запорожцев я действительно под Варной встретил, после того как в шторм янычар вырезав, галеру захватил, — я уже понял, по тону своего врага, что добром нам не разойтись и юлить перед ним не собирался. Хамить мы тоже могём, вернее можем. — А ты что за рак с горы? Что-то я тебя, когда мы вдевятером у ворот Варны с толпой турок рубились, не видел. Дома, под жинкиной юбкой отсиживался?

Запорожец побледнел и, потянувшись, одним глотком осушил кружку, сдерживая ярость. Вытер усы, не закусывая и, продолжая сверлить меня глазами, представился: — Я Данил Щербина. Ты моего брата Гаркушу в Варне зарубил.

Ну, всё, приехали! Мне тут для полного счастья ещё кровной мести не хватало!

— Чернеца казаки неповинным признали, Щербина, — хмуро высунулся вперёд Тараско. Мой друг к этому моменту был уже изрядно пьян, но некоторую ясность ума сохранил: — Не можешь ты его опять на суд казачий выкликнуть. Не по обычаям это.

— Да какой суд? — звонко треснул по столу пустой кружкой Щербина. — С каких это пор запорожцы своего кровника в круг волокут? Казак сам за свою обиду постоять должон! Иначе и не казак он вовсе, а баба беременная. Этакому трусу впору юбку носить, а не саблю на боку.

Народ вокруг одобрительно загудел, полностью соглашаясь со сказанным, а какой-то вусмерть пьяный сечевик даже обминаться к Щербине полез, норовя расцеловать в обе щёки.

— Ну, так что, московит? — перегнулся ко мне через стол Данил, попутно оттолкнув упившегося казака — Готов за смерть Гаркуши ответ держать? Зелёных юнцов рубить, храбрости много не нужно.

Эк завернул! А то, что я и сам не старше его брательника буду, это ничего? Это скорее уж ты сейчас такого вот юнца зарезать хочешь.

— Ты, мил человек, хоть и во хмелю, а за языком следи, — на плечо Щербины легла тяжёлая рука Яниса. — Чернец свою храбрость не раз доказал. И под Варной, и в Тавани, и в бою на галере турецкой. То многие видели. И в том, что запорожцы с богатой добычей на Сечь вернулись, тоже во многом его заслуга. Это даже кошевой признал.

— Верно говорит! — неожиданно высунулся у меня из-за спины Евстафий Корч. — Если бы не Чернец, много сечевиков под Таванью осталось. И хоть Федька и не казак пока, но товарищ верный. И в Сечи он званый гость, а не абы нехристь какой. А потому и смертоубийства над ним творить не гоже!

Я в недоумении оглянулся на старого сечевика. Он то откуда здесь взялся?! Что-то до начала наметившегося конфликта с Щербиной, Корч мне на глаза не попадался. Наблюдал или просто вовремя в шинок зашёл?

— А я с ним как с ворогом и не поступаю, — набычился Щербина,

резким движением плеча скинув руку литвина. — Я дело по чести веду, как среди лыцарства заведено. Я на честный поединок вызываю, хоть он и не ровня мне… Не казак он сечевой. Доблести его, что в походе на турку проявил, должное отдаю. Иначе давно бы зарубил как собаку, да плюнул на останки поганые! Ну, так что, московит, — развернулся Данил в мою сторону. — Примешь мой вызов, как у нас в лыцарстве водится, — запорожец хищно скривился и добавил издёвки в свой вопрос, — или за спину Корча спрячешься?

Медленно поднимаюсь из-за стола, мысленно проклиная свою горячность. Мог же тогда в Варне Гаркушу просто разоружить или ранить так, чтобы не смертельно? Мог, конечно, если бы гневу не поддался. Молодой казак на саблях был мне не соперник, да и на ногах, к тому моменту, еле держался.

И что мы поимели в итоге? Кучу проблем на свою дурную задницу, вот чего!

Сначала там же в Варне чуть не прибили, теперь здесь в Сече зарезать норовят. И что самое печальное, данное мероприятие вполне может получиться.

Нет, Иван Чемоданов из меня хорошего рубаку сделал, многому, из того, что сам умел, обучив. И эта наука мне уже не раз жизнь спасла. Вот только до настоящего мастера мне ещё далеко. На этот счёт я нисколько не заблуждаюсь. Ибо настоящее мастерство приобретается в сотнях кровавых стычек с жаждущим твоей смерти врагом. С настоящим врагом, а не той челядью, что в тренировочных поединках лишний раз и ударить посильней царевича боится, больше смерти, страшась, покалечить наследника престола.

У запорожцев таких проблем нет. Тут с младых лет в многочисленных схватках пластаются, даже в обучении не щадя ни себя, ни других. Недаром в 17 веке сечевики если и уступали в мастерстве владения саблей, то только признанным виртуозам сабельного боя той эпохи — полякам и венграм.

И, вызвавший меня на поединок Щербина, ту же школу прошёл и рубака среди запорожцев наверняка не последний.

Вот только выбора мне мстительный брат Гаркуши не оставил. Откажусь, и хоть сегодня из Сечи уезжай. Каждый встречный вслед плеваться будет и прежние заслуги не помогут. Это завоевать уважение этих людей трудно, а потерять — что высморкаться!

— Ну, пошли, коли не шутишь. — решительно мотнул я головой в сторону двери. — Покончим с этим поскорей, да я выпью. А то в горле пересохло.

Вываливаюсь вместе с пьяной, весело ржущей над моей шуткой толпой из шинка, скидываю на землю вслед за Щербиной тёплый жупан, оставшись в холщовой рубахе, тяну из ножен саблю, замираю, слегка покачиваясь, пока образовывается широкий круг из азартно галдящих сечевиков.

— Левый бок береги, — вполголоса советует оказавшийся рядом Корч. — То любимый удар у Щербины. Вроде в голову метит, а как саблю вскинешь, по боку и полоснёт.

Я кивнул, стараясь унять нервную дрожь. Вот ведь! Вроде не первый раз в бой иду, а привыкнуть никак не могу. Всё равно каждый раз страшно. Хотя, поединок — это немного другое. Тут ты один против врага выходишь; глаза в глаза. И нет рядом товарища, что в критический момент помочь может.