Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Шрифт:
И ещё, одно важное, что решила сделать Софья, это не перечить мужу по литовским делам. Рано или поздно будет прощена она за те по-детски глупые беседы в защиту прав сына Василия на престол. Время, сомнения, слова Митрофана и Булева подточат сердце мужа, вернут его расположение, и тогда перед ним предстанет другая Софья – мудрая, с какой стороны не посмотри, разделяющая его чаяния и заботы. Вот тогда и повернёт она ситуацию вспять, хоть и трудно будет, так как выбор Великим князем преемника прилюдно освещён митрополитом Симоном. Верила она, что найдёт у Владыки поддержку, потому что знала твёрдо: церковь служит государям.
Не
Новгородцы промолчали. Давно уж Великий князь выслал оттуда свободных граждан, и новых людей заселил.
Псков в ту пору ещё оставался вольным городом. Это право давало псковичам формальное подчинение Великому князю Московскому. Передача города в удел Василию воспринималась жителями как угроза их свободе. Псковичи тут же собрали народное вече, отправили в Москву трёх посадников и трёх видных бояр, велели им «бить челом Великим князьям Иоанну Васильевичу и внуку его Дмитрию, чтобы держали отчину свою в старине, и который Великий князь будет на Москве, то был бы и во Пскове».
– Разве я не волен в своём внуке и в своих детях? Кому хочу, тому и даю княжество, – заявил послам Иоанн Васильевич. Но на упрямых псковичей слова Великого князя не возымели никакого действия: они по-прежнему хотели жить в «старине» и оставались верными присяге Дмитрию.
Тогда разгневанный государь прогнал послов прочь, двух из них взял под стражу, а в Псков оправил архиепископа Геннадия Новгородского, чтобы тот отслужил службу в честь Василия. Псковитяне не пустили архиепископа в Свято-Троицкий собор, что рядом с вечевым полем.
Приходило в Москву ещё два псковских посольства. В грамотах псковитяне упорно обращались к государю как к Великому князю новгородскому и псковскому, не собираясь признавать Василия.
Успокоились псковичи только после того, как Иоанн отправил в Псков особого посла, объявившего, что город будет управляться по старине, и освободил двух остававшихся в заключении псковских бояр.
А Дмитрия и успокоить было некому. С удивлением взирал он на действия деда. И года не прошло после венчания его на Великое княжение Московское, Новгородское и Псковское, как уделы уходили из его рук.
Елена Волошанка билась в истерике в опочивальне. Только Фёдор Курицын, не боясь навлечь на себя государев гнев, вёл с юным Великим князем тайные беседы.
– Смирись, Дмитрий, иначе навлечёшь на себя гнев государя, – говорил Фёдор Васильевич. – Я заступиться за тебя не могу. Меня тот час Иоанн Васильевич уберёт со службы.
Дмитрий со слезами на глазах смотрел в окно.
– Может, мне бежать во Псков? – вопрошал юноша своего учителя.
– Тише, тише, – отвечал Курицын. – У наших стен есть уши, ты что, не знаешь этого? Вспомни опалу Василия. Только за одни разговоры пятеро казнено, а сколько посажено в острог? Ну что ты сделаешь, поднимешь бунт? А зачем? Только головы лишишься. Поверь, не пощадит Иоанн Васильевич. А так ты
Так увещевал молодого Великого князя Фёдор Васильевич, а у самого сердце в груди клокотало. Столько лет он служил Великому князю, всё делал для того, чтобы возвеличить его в глазах других государей. Сколько советов давал в московских и зарубежных делах, укреплял силу и могущество государя, веру в собственную непогрешимость. Чем же лучше Иоанн валашского господаря Дракулы, о котором Курицын написал назидательную повесть? Тот хоть казнил множество людей, да объяснял, за что он это делает. Иоанн же безжалостно и даже с особой жестокостью расправляется с близкими людьми, а причину не поясняет.
По-другому теперь посмотрел Курицын и на опалу Патрикеевых с Ряполовским. Может, и не в сватовстве дочери государевой дело? Может, убрал Иоанн Васильевич самых влиятельных бояр, чтобы самому вершить суд в Великом княжестве Московском? Патрикеев-старший руководил боярской думой. Ряполовский был четвёртым в списке влиятельных бояр. Младший Патрикеев – герой войны со шведами, его звезда только подниматься начинала. Да и в думе пятеро из двенадцати, так или иначе, близки были Патрикеевым.
И не случайно, видать, через полтора месяца после опалы отца и сына и казни Ряполовского, зятя старого Патрикеева, простил Иоанн Васильевич сына своего Василия. Как же произошла такая перемена? – терялся в догадках государев дьяк. Понимал Курицын: чья-то умелая рука направляла в душу государеву отравленные стрелы лести и обмана.
Что двигало Иоанном Васильевичем – прозрение или помутнение рассудка – терялся в догадках государев дьяк. Впервые за долгие годы княжения попустил Великий князь внешними делами, в угоду внутренних семейных. Ей Богу, отвернётся от него единственный верный союзник Стефан Великий, дедушка Дмитрия по линии матери. Менгли-Гирей не в счёт. Хотя и он уже не раз ощутил на себе перемену взглядов Иоанна Васильевича. То воюй с Литвой, то дружи с Литвой, то опять воюй. Черт ногу сломит с такой политикой. Да и государев зять Александр не применет воспользоваться непостоянством своего родственника и главного противника, это уж точно.
Наконец, в то же день вернулся государев дьяк к свом записям, что делал как-то ночью. Не просто кружочки с именами людей рисовал он тогда на бумаге. Судьбы людей, хитросплетения политики, соперничество, связи, покровительство, интриги, коварство, любовь и ненависть стрелочками – всё это вылилось на чистый лист бумаги и закрутило бешеную круговерть, в которую затащило его, Курицына, словно в глубокий омут. Хватит ли сил выбраться?
Наконец осенило. Софья! Это её мудрость, тысячелетие пестовавшаяся в цареградском котле! Значит, не выбраться, понял Курицын. Остаётся плыть по течению, как ялик без руля и ветрил, ожидая конца: или вынесет на берег, или разобьёт в щепки о подводный камень. Бороться уже не было сил. Оставалось созерцать события со стороны, как делал он когда-то, беспристрастно описывая злодеяния валашского господаря Дракулы. Сейчас, окидывая взглядом последние события, Курицын понимал: повесть о Дракуле продолжается, только не на бумаге, а в жизни.