Федор Волков
Шрифт:
Домой Троепольская с мужем, Волков и Шумский возвращались вместе.
— Такая дрянная пьеса — и такой успех! — сказал Троепольский.
— Успех имеют не пьесы, а актеры, Александр Николаевич, — заметил Шумский.
Ни Троепольская, ни Волков ничего не ответили на это…
Волков отсутствовал из Петербурга уже около года. Оттуда доходили до него неясные слухи и намеки. Олсуфьева писала неопределенные и безразличные письма. Федор между строк улавливал кое-какие тревожные сведения. В одном из писем вскользь упоминалось,
Троепольский играл комедию Леграна «Новоприезжие», специально переведенную для него. Пьеса шла уже не в первый раз. Троепольская и Волков были в ней свободны, поэтому не поехали в театр, а остались дома.
Федор только что, перед вечером, получил новое письмо от Олсуфьевой, очень неясное. Он прочел его несколько раз, кое о чем догадался и пошел к Троепольской посоветоваться относительно того, как следует понимать некоторые места. Татьяна Михайловна была дома одна. У нее был очень измученный вид, страдальческая складка залегла в углах губ, глаза смотрели пусто и безнадежно.
— Это ты, мой друг? — сказала она, открывая ему дверь. — Ты по надобности какой, или сердце подсказало, что я страдаю?
— Получил письмо от Елены Павловны и хотел прочесть тебе, обсудить кое-что.
— А! — безразлично сказала Татьяна Михайловна. — Семейные радости… Они, конечно, всегда приятны.
Федор с удивлением посмотрел на нее. Она так никогда не разговаривала. Закинув руки за голову и полузакрыв глаза, Татьяна Михайловна ходила по комнате из угла в угол, слегка пошатываясь.
Федор немного встревожился.
— У тебя неприятности?
— Да, мой дорогой, некоторые нелады.
— Нелады? С кем?
— Смешно сказать: с самой собой. И знаешь, сколько времени они уже продолжаются? Я только что подсчитала. И подсчитала, кажется, правильно: ровно десять лет. Вот сюжет для комедии. Героиня — очень честная и очень глупая героиня — борется, страдает, насилует себя долгих десять лет. Успевает за это время превратиться в старуху, когда всяким страданиям такого рода грош цена. Вывод: жизнь прожита впустую. Мораль: не сотвори себе кумира, а коли сотворила, не выпускай его из рук. Название комедии: «Жизнь дается однажды».
— Таня! Таня! Что с тобой? Ты больна! Я никогда не видел тебя в таком возбуждении! — почти закричал Федор.
— Будто? — в тон ему ответила Татьяна Михайловна. — Поройтесь в памяти, Федор Григорьевич.
— Но как мне принять все это? — волновался Федор. Татьяна Михайловна нагнулась к его лицу.
— Как подскажет тебе твое чувство… автора комедии. Помнишь одну перифразу: «Возьми меня назло и людям и судьбе. Я жизнь свою отдам за этот миг единый»?
Федора обдало ее горячее дыхание. Не помня себя, он крепко стиснул ее в своих объятиях. Татьяна Михайловна, молча, с закрытыми глазами, отыскала
— Это должно было случиться десять лет тому назад… — прошептала она.
— Мы оба с ума сошли, — глухо сказал Федор.
— Когда? Тогда или теперь?
— Как же будет дальше? — спросил Федор неожиданно для самого себя.
— Все будет зависеть только от тебя, мой друг. Во всяком случае, мужу я, вероятно, скажу сегодня же, что не сдержала данного ему слова. Пускай или убьет меня, или выгонит, или примет такою, какая я есть. Ты, насколько я тебя знаю, вероятно, поступишь так же по отношению к твоей… жене.
Федор задумался, опустив низко голову.
— Самое скверное, — промолвил он, — то, что мы своим минутным порывом сделали несчастными еще двух людей.
— Порывом! Я ждала этого порыва десять лет. Может быть, бессознательно. И ни в чем не раскаиваюсь. Неизбежное! Приму на себя все последствия не как кару, а как отпущенное на мою долю судьбой.
Под окнами послышался шум экипажа. Татьяна Михайловна посмотрела в окно.
— Какой-то возок остановился. Зажги огонь, — там, на лежанке…
В окно постучали легонько кнутовищем.
— Эй! Есть кто дома? — раздался грубый мужской голос.
— Кого вам угодно? — спросила Татьяна Михайловна через открытую форточку.
— Господ этих… Троеполовых ищут. Барышня тут.
— Здесь, здесь!.. — закричала Татьяна Михайловна, выбегая на крыльцо.
Из возка легко выпрыгнула Олсуфьева.
— Таня! Милая! Как я рада! Уж мы искали, искали… И никто не мог указать.
Федор также выбежал на улицу. Елена Павловна повисла у него на шее.
— Танечка, извини! Ведь я его целый год не видала. А он хоть и плохой, а хороший, — и рассмеялась. — Это я у вашей Грипочки научилась такому языку. Да и у вас есть ли где поместить-то меня?
— Найдем, найдем. Пойдем в комнаты. Федор Григорьевич присмотрит за вещами.
— Какие у меня вещи? Я налегке. Там один узелок. Федя, возьми его. А ты, любезный, можешь ехать на постоялый, завтра зайдешь, — обратилась она к ямщику. — К себе домой я не могу явиться по некоторым причинам, так вы уж меня хоть где-нибудь за печкой пристройте, — болтала Олсуфьева, входя в комнаты.
— Какие там печки! У тебя есть супруг, живет он как раз насупротив, помещения у него достаточно.
— Супруг! — засмеялась Елена Павловна. — А, может быть, он уже давно рассупружился со мною? Федор Григорьевич, вы не изменили здесь мне?
Федор от неожиданности вопроса покраснел и не знал, куда девать глаза.
— Э-э!.. — протянула Олсуфьева. — Дело действительно кажется не чисто. Ну-ка, дорогая Танюша, выкладывай мне его шашни. Где? Когда? С кем?
— Елена Павловна, прошу вас прекратить ваши ребячества, мы не вдвоем, — сказал, нахмурившись, Федор.