Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— Что разузнал?
— Как «что»? Вы же велели узнать, сколько в сутки с носа драть будут.
— Ну и сколько?
— Тринадцать рублей с полтиной.
— Ты что… спятил?..
— Так это со всех, Борис Петрович. По пятнадцать алтын с носа в сутки. Посчитайте-ка.
— М-да… Все равно многовато.
— Но сюда и постой, и стол, и фрукты, и вино входят.
— Не будет ли приказаний? — спросил Савелов.
— Нет, ступай, Петро, отдыхай.
Адъютант вышел. Алешка не стал звать денщика, сам стелил постель боярину. Шереметев начал раздеваться.
—
— Я ведь, Алеша, земляка встретил.
— Да ну? И кого же?
— Стольника {50} Толстого Петра Андреевича.
— Что ж он-то тут делает?
— Как «что»? Учится на моряка.
— В его-то годы?.. — хихикнул Курбатов.
— Приходится. Куда денешься. Ныне время, брат, такое. Сам государь учиться поехал и всем велел то ж творить.
— Но вот вас же не послал.
— Как «не послал»? А зачем, думаешь, я еду?
— Ну ж сами сказывали: мир посмотреть.
«Вот старый дурак, — явил недовольство собой боярин, — едва не проболтался». Но вслух молвил раздумчиво:
— А думаешь, глядя на мир, на людей других наций, не учатся? Еще как, брат, учатся. Хошь бы и языку их.
— Я уже десять слов по-италийски знаю.
— Молодец. Учи. Сгодится.
На третий день венецианский дож принял русского посланца в присутствии нескольких членов своего совета. Он выразил благодарность за царскую грамоту, как и положено, справился о здоровье государя. Поинтересовался, как и где устроилось посольство, не нуждается ли он в чем? И хотя Борис Петрович, поблагодарив, сообщил, что все у них есть, дож, вызвав кого-то из помощников, сказал:
— Прошу вас, Кутини, возьмите под опеку наших русских друзей и передайте в кассу, чтобы выделили им деньги на содержание. В столь долгом пути у них трат было предостаточно.
Когда распоряжение дожа перевели Шереметеву, у него отлегло от сердца. Вчера, советуясь с дворецким, они решили в Венеции долго не задерживаться из-за большой дороговизны. Но теперь, поскольку посольство берет на содержание городская власть, можно и не торопиться. И когда определенный для их сопровождения Кутини спросил на сносном русском языке:
— Что его превосходительство желало бы видеть?
— Все, — отвечал Шереметев.
— Ну, на все, пожалуй, и года не хватит, — улыбнулся Кутини.
На следующий день, когда Кутини появился в гостинице, Шереметев сказал:
— Хотелось бы посмотреть, как делают ваше знаменитое венецианское стекло.
— Ну что ж… — молвил Кутини. — Тогда отправляемся на остров Мурано.
Плыть на Мурано с боярином напросился дворецкий Курбатов:
— Мне ж тоже
— Ладно. Езжай, — согласился боярин.
В пути, когда гондольер неспешно ворочал веслом, направляя лодку из одного канала в другой, Шереметев, восхищаясь постройками, спросил у Кутини:
— Когда же явилась на свет ваша страна и почему именно на островах? Разве мало было места на материке?
— Наших предков-венетов сюда беда загнала, синьор. Знаменитый вождь свирепых гуннов Аттила {51} в четыреста пятидесятом году прислал в Рим послов к императору Валентину III просить себе в жены его сестру Гонорию. Император отказал. Оскорбленный Аттила в четыреста пятьдесят втором году вторгся в Италию, уничтожая все на своем пути. Венеты бежали на эти острова, спасаясь от истребления. Когда Аттилы не стало, они решили не уходить с островов, поняв, что любая крепость на острове становится неприступной для врага. Они построили на островах несколько поселений — Градо, Гераклию, Маламокко.
— А когда сама Венеция возникла?
— Венеция начала строиться на острове Риальто в восемьсот десятом году. И имя свое, как догадывается синьор, она и получила от имени народа — венетов. И разрасталась и богатела торговлей и ремеслами. Наше стекло, наши зеркала раскупались по всему миру.
И вдруг Курбатов встрял в разговор:
— Ну Аттила эту самую Гонорию добыл?
— Нет. Он не дошел до Рима, какая-то болезнь стала косить его войско, и он вступил в переговоры. И Папа Лев I от имени императора купил у Атгилы мир. Он возвратился в свою Паннонию и там женился на бургундской девушке Ильдике. Отпраздновал пышную свадьбу и в первую же брачную ночь умер. Вроде бы удар хватил его во время любовных объятий. А может, Ильдика прикончила его, отомстив за поражение своей родины.
— Во, учти, Алешка… — повернулся Шереметев к дворецкому. — От девок не только удовольствие бывает.
— Да, — продолжал Кутини, — вся Европа трепетала перед Аттилой, во всех битвах он был победителем, а тут хрупкая девушка вмиг отправила его на тот свет. И вскоре вся империя его развалилась.
— Но, как у нас говорится, нет худа без добра, — сказал Шереметев. — Не приди в Италию Аттила, может, и Венеции бы не было.
— Возможно, синьор, возможно, — согласился Кутини.
На острове Мурано прямо у стены стеклозавода стояли два корабля, с которых грузчики таскали тяжелые мешки.
— Что они выгружают? — поинтересовался Борис Петрович.
— Корабли доставили из Истрии {52} песок, пригодный для изготовления стекла.
— Это что ж, ходят за море за песком?
— Да. В Истрии очень чистый песок. Раньше брали из реки По, сейчас везут из Истрии. Это наша провинция.
Управляющий завода встретил гостей не очень ласково, и Кутини вступил с ним в какой-то спор, непонятный для русских. Но когда Кутини, указывая на Шереметева, сказал что-то важное, тот, вздохнув, вышел.