Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— Ваше величество, а какая вам корысть в вашей короне, если вам ничего иметь нельзя?
— Мой друг, у нас республика Святого Марка, и я имею в ней власть. А потом, мне идет достаточное содержание. И это пожизненно.
— Я б, наверно, отказался от такой короны, — вздохнул Шереметев.
Дож улыбнулся снисходительно:
— Друг мой, я не имею на это права, даже если бы захотел.
— Во те раз. Выходит, не привязанный, а визжишь.
— Как? Как вы сказали?
Расспросив Шереметева о том, где он побывал в эти дни, дож обернулся к Кутини:
— Что же все по мануфактурам гостя таскаете? А дворцы, а искусство, а академия?..
— Но его превосходительство сам выбирал, что смотреть.
— Он наверняка не знает о наших ценностях. Вы, Кутини, обязаны были подсказать.
После этой встречи с дожем Кутини уже не спрашивал Шереметева, что бы он желал увидеть, а сам говорил:
— …Сегодня едем в Академию искусств.
— …Собор Святого Марка ждет нас, ваше превосходительство.
— …Я думаю, вам интересно будет взглянуть на синагогу. Мы сегодня посетим две-три из семи.
— …В Главном архиве на площади Святого Марка уже ждут ваше превосходительство.
Именно в архиве Курбатов, взяв в руки какую-то бумагу, посмотрел ее на свет, удивился:
— Борис Петрович, глянь.
— Что там?
— А вот взгляни на свет.
Шереметев взял исписанный лист бумаги, взглянул на просвет.
— В самом деле. Что это? — обернулся к Кутини.
— Это герб наш. Такая бумага с водяным гербом предназначена для важных государственных документов. Ее не подделаешь.
— Ишь ты, хитро устроено, — огладил лист Курбатов, прищуриваясь. — Взглянул на свет, и все. Сразу узнал — не пустяшная.
Наконец Кутини несколько поднадоел боярину с его ежедневной обязательностью и торопливостью. Борис Петрович, привыкший жить без спешки, без гонки, решил избавиться от услужливого итальянца, тем более что они уже освоились с городом, могли в нем ориентироваться без посторонних. Призвав к себе адъютанта Савелова, сказал ему:
— Петь, завтрева, когда явится этот Кутини, скажи ему, что-де занемог я. Понял?
— Понял, Борис Петрович.
— Чай, я не мальчик бегать кажин день высунув язык. Верно?
— Верно, Борис Петрович, — согласился адъютант, хотя ему-то как раз нравилось ежедневное отсутствие начальника. Оно позволило парню без помех сблизиться со смазливенькой девчонкой из обслуги остерии, готовой отдаться ему хоть сегодня в удобном месте. А уж куда удобней для любовных утех покои боярина в его отсутствие. И вот, пожалуйста, вздумал больным сказаться.
— Не обидно скажи, ласково, — наказывал
«Хватит ему и пяти ефимков», — подумал Савелов. И назавтра, встретив итальянца внизу, молвил ему с оттенком огорчения:
— Господин Кутини, его превосходительство с вечера занемог и очень просил не беспокоить его.
— Заболел?
— Да, да, заболел.
— В таком случае я постараюсь прислать доктора.
— Нет, нет, у нас в свите есть свой доктор, он уже лечит генерала. Спасибо. Вот его превосходительство велел передать вам пять талеров в благодарность за ваши услуги.
— Но-о… — замялся Кутини.
«Откажись, гад, откажись», — подумал Савелов, восприняв это как колебания.
— …Мне как-то неудобно… ну да ладно. — И Кутини взял деньги.
«Паразит. Дож наверняка оплатил тебе все», — подумал адъютант, но вслух молвил то, что было наказано:
— Мы вам премного благодарны, господин Кутини.
— Что вы, что вы. Это мой долг.
Итальянец ушел, Савелов отправился наверх к боярину.
— Ну?.. — встретил его Шереметев вопросом.
— Все в порядке, Борис Петрович, как велели, так и сделал.
— Ну слава Богу! — перекрестился боярин. — И человека не обидели, и… Деньги взял?
— Конечно, взял. Кто ж от серебра отказывается.
— Ну и хорошо, ну и прекрасно.
Адъютант спускался вниз в остерию повеселевшим, в кармане позвякивало серебро, где-то ждала его черноглазая, огневая венецианка, с которой наверняка найдут они укромное местечко для любви и наслаждения. Порукой тому пять талеров, нежданно свалившихся с неба.
Глава шестая
ПАДУЯ
Однако Кутини не забыл русских друзей, появился где-то дней через десять и первым делом справился о здоровье его превосходительства.
— Здоров, слава Богу, — отвечал Шереметев, не сморгнув глазом.
— Значит, едем в Падую.
— Падуя? Где это?
— О-о, это недалеко. Доберемся в один день. Сам дож просил меня свозить вас в этот город.
Ехали сушей в крытой карете, и всю дорогу Кутини говорил, говорил, показывая то направо, то налево, называя пробегающие за окном деревушки и даже отдельные здания, сыпля, словно горохом, именами их хозяев. Более того, сообщая, у кого из них сколько виноградников, у кого хорошее вино, у кого не очень. Кто умеет делать сыр, кто плетет отличные корзины, кто делает столы и стулья…