Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
И когда на следующий день туда прибыл царь, светлейший не преминул похвастаться:
— Я разбил шведов, мин херц, не обнажив шпаги.
— Ну что ж, молодец. Жаль, конечно, что короля не прихватил и иуду.
— Придет час, прихватим.
— Так вот, к тому часу следует медаль изготовить. Пошли нарочного на Монетный двор с велением изготовить медаль десяти фунтов весу, дабы, на ней был Иуда, на осине повесившийся, под ним тридцать сребреников и назади чтоб надпись была: «Треклят сын погибельный иуда, еже за сребролюбие давится». К той медали была бы цепь в два фунта. И все чтоб немедленно прислали
— Добрая задумка, — сказал весело Меншиков. — Ныне ж отправлю нарочного. Ну а когда достанем Мазепу, я сам его награжу этой монетой, допрежь в петлю сунуть.
Но не пришлось светлейшему «награждать» Мазепу десятифунтовой медалью, хотя ее очень скоро доставили из Москвы.
Через два с небольшим месяца после бегства за Днепр Мазепа умер в Бендерах. Одни говорят, своей смертью, другие, мол, отравился. Но это для истории уже не имело никакого значения, ибо имя Мазепы осталось в веках символом предательства и низкого коварства.
В Рашевку в шатер к фельдмаршалу прибыл адъютант царя Федор Бартенев. Поприветствовав Шереметева, выхватил из-за обшлага пакет, молвил:
— Главнокомандующему от полковника Петра. — И протянул пакет фельдмаршалу.
Этим полковником был сам царь.
Борис Петрович вскрыл пакет, узнал почерк государя, с трудом разбирая каракули, прочел: «Господин фельдмаршал! Прошу вас рекомендовать меня государям князь-кесарю Ромодановскому и князь-папе Бутурлину, чтобы они пожаловали меня за службу под Полтавой рангом адмирала, а по сухопутному войску генерал-лейтенантом. Заранее благодарю вас за ваше представление. Полковник Петр».
Шереметев даже не улыбнулся, он знал, сколь щепетилен царь именно в деле присвоения очередных званий кому бы то ни было, тем более себе, сказал Бартеневу:
— Передайте полковнику, господин адъютант, что я буду счастлив представить его к давно заслуженным званиям. И сегодня же отправлю представления.
И едва адъютант отъехал, Борис Петрович тут же сел за написание представления, и писал его с воодушевлением и столь возвышенно витиевато, что порою с трудом сам добирался до сути и окончания предложения: «…господин полковник вышеупомянутой счастливой баталии и с одержанной над неприятелем виктории так мужественно и храбро поступал, как искусному в воинстве славному кавалеру прилежит».
Через несколько дней тот же Бартенев привез Шереметеву приказ царя: «Незамедлительно выступать к Риге».
«Господи, и передохнуть не дает», — подумал Шереметев, но вслух сказал Бартеневу:
— Передай, Федор, государю: приступаю к исполнению.
И тут же вечером вызвал к себе генералов Репнина, Генскина, Бема и бригадира Фастмана.
— Господа, получен приказ государя выступать к Риге.
— Уже?! — воскликнул в удивлении Бем.
Впрочем, и на лицах других читалось недоумение. Весь год жили в таком напряжении, в тяжелейших переходах, стычках, в голоде-холоде, в жаре, наконец победили сильного и коварного врага, разнесли в пух и прах его армию. Казалось бы, теперь и отдохнуть. Ан нет. Снова в поход. И куда? В Прибалтику.
Фельдмаршал вполне разделял чувства своих подчиненных, а потому постарался
— Ничего, господа. Мы выступим, но поспешать не станем. Разрешаю устраивать дневки для отдыха солдатам и, что не менее важно, обеспечить им доброе питание, не жалея на сие никаких денег. А также обязательно откармливать и холить конский состав. Поскольку дорога через Гомель — Могилев после прохождения нашего и шведского войска сильно разорена и оголожена, поведем корпус на Луцк, там нам будет сытнее. Армию поведете вы, Аникита Иванович, а я выеду вперед, дабы озаботиться провиантом и фуражом. Помните, солдат не томить и без нужды караулами и экзерцициями {240} не донимать.
Часть четвертая
РАСПУТЬЕ
Глава первая
КАПИТУЛЯЦИЯ РИГИ
Из отпуска под Ригу возвратился Борис Петрович в начале апреля в великом расстройстве. Генерал Репнин, замещавший его во время отсутствия, доложил обстановку и не преминул заметить:
— В великой нужде войско, Борис Петрович, подъедаем последнее. И где брать? Ума не приложу.
— Знаю я, Аникита Иванович. Откуда что возьмется? Здесь еще в позапрошлом году Левенгаупт все под метлу вымел, пятнадцать тысяч подвод нагрузил своему дражайшему Карлусу. Ехал я через деревни, все в великом запустении, кору люди едят, траву, детей своих… — Голос у фельдмаршала дрогнул. Вынув платок, он громко высморкался. Прокашлявшись, молвил: — Отписал государю с дороги. Чую, будет мне выволочка от него.
— За что? Вы-то тут при чем, Борис Петрович?
— Да я когда в отпуск просился, сказал, мол, провианта в армии довольно, на полгода достанет. Выходит, обманул государя-то.
— Да, — вздохнул сочувственно Репнин. — Он этого не любит.
— А скажи я — мало, он вовек не отпустил бы. А у меня сколь деревень уж, все, считай, без догляду. Ту же Черную Грязь, что за Полтаву презентовали, взглянуть надо? А?
— Надо, конечно, — согласился Аникита Иванович.
— Ну вот. Поехал смотреть, а там все в запустении, крестьяне разбаловались, сплошь в недоимках. Уж и не рад был, что этой самой Черной Грязью обогатился. Вместо прибытков убытки от нее.
— Надо доброго приказчика туда.
— Да поставил Увара Киприянова, он деловой у меня, лениться не даст мужикам. Умеет с ними обращаться, где таской, где лаской, а своего добьется.
Чтобы как-то отвлечь фельдмаршала от грустных мыслей, князь Репнин спросил:
— Как прошли торжества по вступлению в столицу полтавских победителей?
— О-о! — сразу посветлел лицом Борис Петрович. — Это надо было видеть, князь. Правда, армию нашу представляли в основном гвардейцы — семеновцы и преображенцы. Но зато шведские пленные были все высоких чинов — первый министр, фельдмаршал, генералы. Насмотрелись на них москвичи, нарадовались, насмеялись вдоволь.
— Насмеялись? С чего бы?
— Да государь что удумал! Раз короля не пленили, он поручил изображать его какому-то сумасшедшему французу, Вимени кажется. Тот ехал на оленях, одетый в оленьи же шкуры, и орал: «Я воеваль Москву!» Чем и веселил москвичей изрядно. Ну а на следующий день мы все, в том числе и государь, докладывали о победе князю-кесарю.