Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
Поэтому коменданту был отправлен отказ на оба его требования.
— Скажи ему, что Динамюнде сам в осаде и вот-вот сдастся на милость победителя, — наказывал фельдмаршал парламентеру. — Обещай моим именем свободный уход всем, кто сложит оружие.
С этим барабанщиком из Риги прибыл офицер, заявивший:
— Генерал-губернатор желает заключить письменный договор с господином фельдмаршалом об условиях сдачи.
— Ну что ж, — согласился Шереметев, — это вполне разумное желание. Я готов.
Целый
Офицер, держа перо над бумагой, говорил:
— Генерал-губернатору и всем чиновникам разрешается выехать со своим имуществом.
— Разрешаю, — соглашался Шереметев. — Вписывайте.
— …И вывезти весь архив?
— …Ради Бога.
— …И библиотеку.
— …Само собой.
В сущности фельдмаршал удовлетворил все пункты принесенного офицером договора, оговорив лишь безоговорочную сдачу всего военного имущества — пушек, амуниции и кораблей.
К концу переговоров офицер повеселел и перед уходом сказал Шереметеву:
— Ваша мягкость, фельдмаршал, вполне будет оценена моим командованием по достоинству вашему.
После ухода парламентера Шереметев проворчал:
— Небось помягчеешь, если чума в задницу заглядывает.
Через день, 4 июля 1710 года, был подписан акт капитуляции Риги на оговоренных условиях. Кроме того, рижское командование предлагало фельдмаршалу совершить торжественный въезд в город на расписанной золотом карете в сопровождении почетного эскорта.
— Ладно, — согласился фельдмаршал, поняв, что это и есть оценка его «мягкости» по отношению к рижанам. — Въеду, раз просят.
Однако это оказалось не все. Офицер, загадочно улыбаясь, сообщил:
— Дабы мы успели изготовить вашему высокопревосходительству достойный вас презент, триумфальный въезд ваш пусть состоится через десять дней.
— Пусть, — согласился фельдмаршал, — но армия вступит в город сегодня же.
В тот же день был отправлен срочный курьер к царю с сообщением о взятии Риги. Имея запасных коней, скача почти без сна и отдыха, курьер через четыре дня предстал перед Петром.
И накануне триумфального въезда в Ригу Шереметев получил ответ царя: «Письмо ваше о сдаче Риги я с великой радостью получил (и завтра будем публично отдавать благодарение Богу и триумфовать). А за труды ваши и всех, при вас будущих, зело благодарствую и взаимно поздравляю. И прошу огласить мое поздравление всем. Что же пишете, ваша милость, о Риге, что оная малым лутче Полтавы, правда вам веселее на нее глядеть, как нам было за 13 лет, ибо ныне они у вас, а тогда мы у них были за караулом».
На следующий день, 14 июля, фельдмаршал Шереметев при всех своих кавалериях въезжал в город в золоченой карете под музыку и в сопровождении почетного эскорта
А на крыльце магистрата победителю были вручены два золотых ключа по три фунта каждый.
Крепость Динамюнде сдалась вслед за Ригой, и 7 августа фельдмаршал подписал условия ее капитуляции.
Выход по Даугаве к морю был свободен.
Глава вторая
ПУЩАЯ ПЕЧАЛЬ
Однако передышки фельдмаршалу не предвиделось. Не успел принять капитуляцию Динамюнде, как от царя прискакал курьер с приказанием отправляться в Польшу и принять там командование армией. В Москве были получены известия, что крымский хан с 40-тысячной армией собирается идти в Польшу и сажать на престол сторонника Карла XII — Станислава Лещинского.
Вполне понимая состояние Шереметева, Петр в письме был почти ласков: «…Хотя б я не хотел писать вам этого труда, однако ж крайняя нужда тому быть повелевает, чтобы вы по получении сего указу ехали своею особою в Польшу. Чтоб не мешкая выехали в путь свой».
Шереметев призвал Репнина:
— Аникита Иванович, принимай командование. Государь мне в Польшу повелел ехать. Вот не было печали.
— Что так сразу-то?
— Да там ждут нападения крымчан.
— Но хан без разрешения султана вряд ли пойдет. А с турками у нас мир.
— Это, видно, Карл XII мутит, ему неймется нас со всеми перессорить.
— Путь ныне опасен, Борис Петрович, особливо от моровой язвы.
— Знаю я, Аникита Иванович. Да что делать? Бог даст, проскочу.
Еще никогда не пускался в путь Борис Петрович с такой великой неохотой, как ныне. На сердце было тоскливо, под стать настроению и погодка была. Моросил мелкий нудный дождь, превращая дорогу в сплошное месиво.
Фельдмаршал ехал в крытой коляске, но драгуны сопровождения в епанчах {246} хохлились в седлах, кутая головы в пелерины. На привалах великого труда стоило развести огонь, на котором едва удавалось сварить гречневую кашу или похлебку.
Однажды, завидев какую-то мызу, обрадовались, что удастся наконец обсушиться. Но только капрал вошел в избу, как тут же пулей вылетел назад.
— Все мертвяки! Дух чижолый.
Видно, и сюда добралась чума, всех прибрала, некому и схоронить было умерших.
— Зажгите избу, — приказал фельдмаршал, вполне резонно рассудив, что заразу надо предать огню.
Изба из-за сырости загоралась плохо, но, постепенно разгоревшись, занялась жарким, высоким пламенем. Драгуны, напуганные сообщением капрала, боялись даже сушиться у этого огня. Подожгли амбар, сараи. Из сарая выскочило несколько куриц, но их скоро поймали, посворачивали им головы — сгодятся на суп.