Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
Когда генералы расселись, светлейший не счел нужным слугам и команду отдавать, лишь сверкнул выразительно очами. Они все поняли, стали гостям наполнять вином серебряные емкие чарки.
Светлейший взял свою и поднялся. За ним встали все.
— Предлагаю первую выпить во здравие нашего государя, господа.
Выпили. Сели. Не успели как следует закусить изобильной и лакомой закуской, от которой уж отвыкли, как вновь по знаку светлейшего забулькало вино, лиясь в чарки. Теперь ожидался тост за победу над супостатом.
—
И из-за шелковой занавески явилась смущенная, розовощекая молодая княгиня.
— Прошу, господа, любить и жаловать, — сказал светлейший, перекинув чарку в левую руку, а правой обнимая за плечи жену. — Это мое сокровище. Дарьюшка, пьем за тебя, возьми ж и ты чарку.
Княгиня взяла небольшую серебряную чарку, видимо приготовленную ей заранее. Одаривая все застолье улыбкой, пригубила кубок, поставила на стол.
Меншиков видел, сколь поразило генералов появление его жены перед ними, и это было весьма приятно князю. Даже то, что некоторые, увидев княгиню, стали поправлять на себе одежду, парики, подкручивать омоченные в вине усы, тешило самолюбие Александра Даниловича. А как же? Он здесь сегодня над ними почти что царь. Значит, Дарьюшка почти царевна. Пусть видят, пусть завидуют.
Но, видимо, неловкость своего присутствия в мужской компании княгиня чувствовала лучше мужа. Шепнула ему:
— Сашенька, я уйду.
— Иди, милая, иди, родная, — разрешил он. — Сражения с Ивашкой Хмельницким не твоя стезя.
Княгиня исчезла за занавеской так же неожиданно, как и появилась.
Третий тост, естественно, был за победу, при этом светлейший не преминул выразить легкий упрек:
— Что-то вы, братцы, долго вожжаетесь с Ригой.
На что опьяневший Генскин польстил неуклюже:
— С вами, ваше сиятельство, мы ее в два счета раздолбаем!
Шереметев, сидевший о левую руку от светлейшего и дотоле молчавший, от фразы Генскина заворочался, закряхтел, как от зубной боли: «Вот еще «долбатель» выискался». Но, взглянув на Меншикова, понял, что тому лесть пришлась по душе.
Еще бы, за занавеской жена, пусть слушает, каков ее «Сашенька». Светлейший, ни в чем не знавший меры, тем более в пьяном состоянии, после пятой чарки обратил наконец внимание на князя Репнина:
— Аникита Иванович, а ты пошто сел на самом краю? А? Твое место здесь вот, рядом. А ты? Али не уважаешь меня?
— Что вы, ваше сиятельство… — промямлил уже опьяневший Репнин. — Как можно? Вы же здесь выше нас… выше нас всех.
Пьян, пьян был Меншиков, но в последней фразе почуял что-то не то, почти издевку.
— Как так я? А Борис Петрович? Он же тоже фельдмаршал.
— Но Борис Петрович, он наш… А вы…
Репнин споткнулся, что сболтнул лишнее, и, потянувшись за квашеной капустой, взял ее прямо пальцами,
Однако светлейшего заело:
— А я? Что я? Не наш, что ли? Генерал Репнин, я-то чей?
— Вы, ваше сиятельство, правая рука государя, — нашелся наконец Аникита Иванович.
— Раз я правая рука государя, стал быть, вы все обязаны беспрекословно исполнять мои веления.
— Так точно, ваше сиятельство, — согласился Репнин с облегчением, что умело вывернулся из неловкого положения.
— В таком случае, князь Репнин, — прищурился Меншиков, — извольте взять драгунский барабан, вон он в углу. Гоп, подай.
Адъютант схватил барабан, помог Репнину перекинуть через плечо широкий ремень, подал палочки.
— «Алярм» можете играть? — спросил Меншиков.
— Могу, — отвечал, бледнея, Репнин.
— Покажите.
Репнин пробил негромко «тревогу».
— Отлично. А теперь ступайте на улицу, князь, и бейте «алярм» во весь дух, а я посмотрю, как ваши солдаты исполнят ваш приказ.
Шереметев встревожился:
— Александр Данилович, зачем это? Мы все пьяные… Солдаты увидят… Зачем ронять себя? Мало солдату делов?
Но уговоры Шереметева только подхлестнули светлейшего.
— Генерал Репнин, — повысил он голос, — исполняйте приказание.
Репнин вышел, и вскоре на воле громко ударила дробь барабана, ясно выговаривая: тр-ревога, тр-ревога, тр-ревога! Послышался топот сотен ног, донеслась команда: «Стр-ройся в три шеренги! Смирна-а!»
Потом тревожная тишина, и громкий голос командира:
— Господин генерал…
Его тут же перебил голос Репнина:
— К светлейшему, полковник.
— Вот сукин сын, — проворчал Меншиков и стал вылезать со своего места.
Встретил полковника у входа в шатер. Тот, козырнув, доложил о построении.
— Молодцы! — похвалил Меншиков. — А теперь пусть твой полк пройдет строем и споет.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
В шатре хорошо слышалось, что происходит на улице. Полковник командовал подчеркнуто громко и четко: «Н-н-напра-во! Шш-шагом марш! 3-запевай!»
И звонкий высокий голос запел:
Во славном городе во Орешке, По нынешнему званью Шлюпенбурхе, Пролегала тут широка дорожка.И хор подхватил с присвистом:
Эх, широ… эх, широкая дорожка.Запевала вел дальше:
Как по той по широкой дорожке Идет тут большой царев боярин, Князь Борис тут Петрович Шереметев.И хор подхватывает: