Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— Прежде чем оставить столь достойную компанию, — задержался Матье, — хотел бы сказать о том, что на самом деле заставило меня сохранить жизнь этому раненому гарибальдийцу.
— Вот это уже интересно. Говори, — приказал Скорцени.
— Этот винодел слышал, как перед выступлением в рейд командир его отряда беседовал с полковником Валерио. Тот приказывал как можно больше обитателей виллы взять живыми и говорил о каких-то несметных сокровищах, которые затоплены где-то здесь, неподалеку, по приказу фельдмаршала Роммеля. Так вот, партизан-винодел
Скорцени и княгиня многозначительно переглянулись: «Значит, к охоте за золотом Роммеля уже подключились и партизаны, — прочитывалось в этих взглядах, — что еще больше усложнит нам жизнь!».
— Это всё разговоры, — произнесла Сардони. — Мы сами хотели бы знать, существует ли подобный клад на самом деле, где он затоплен или на каком побережье зарыт?
На веранде возникло неловкое молчание, наподобие того, что воцаряется, когда мужчинам становится ясно: они злоупотребили гостеприимством хозяйки.
— Можете не сомневаться, что я в точности выполню приказ княгини, — нарушил его сержант, на ходу врезаясь плечом в плечо Шоргера. Разговоры о сокровищах его не интересовали, он спешил обезопасить Матье. Несмотря на ранение морского пехотинца, толчок у него получился настолько сильным, что на ногах эсэсовец устоял только потому, что привалился спиной к дверному косяку.
— Вы всё поняли, синьор Умбарт? — обратилась Мария-Виктория к командиру батальона корсиканцев, когда оба «орнезийца» ушли. — Я не позволю вам осмысливать то, что происходит сейчас на территории виллы, категориями проигранной рейхом идиотской войны. Собравшиеся здесь люди разных национальностей начинают жить по законам послевоенного времени, когда о былой вражде уже забыто, а в качестве союзника рассматривается каждый, кто отстаивает ценности белой расы как таковой и кто пытается искоренить раковую опухоль коммунизма.
— Вы неподражаемо прекрасны, княгиня, — болезненно поморщился Умбарт, движением руки выпроваживая Шоргера. — Но о чем вы говорите? Кто здесь может выступать против святынь европейской цивилизации? — осмотрел он присутствующих с таким воинственным видом, словно в самом деле намеревался схватиться за пистолет.
40
Спустя несколько минут после самоубийства фельдмаршала его тело было доставлено генералами в военный госпиталь в Ульме.
— Кто это?! — ужаснулся еще относительно молодой врач с бородкой-эспаньолкой, увидев на носилках человека в фельдмаршальском мундире.
— Слава и бесславие Германии, — твёрдо ответил Бургдорф.
Врач непонимающе уставился на него.
— Но всё же, кто это, господин генерал?
— Каков ваш военный чин, доктор?
— Оберштурмфюрер СС.
— Так вы еще и офицер СС? Тем лучше для нашего дела. Я — генерал Бургдорф, личный адъютант фюрера.
— Хайль Гитлер! — вскинул руку в приветствии хирург-эсэсовец.
— А
— Сам фельдмаршал Роммель?! В нашем госпитале? Не может такого быть!
— Вот именно: быть такого не может. Поэтому вы никогда его здесь не видели, — угрожающе предупредил Бургдорф. — Ваших санитаров это тоже касается.
— Он умер? Убит? — еще на ходу принялся нервно ощупывать тело фельдмаршала врач, не обращая внимания на предостережения генерала, но и не решаясь при этом расстегнуть китель Роммеля, на стоячем вороте которого отливал серебром Рыцарский крест.
— Умер, доктор, умер, — объяснил Бургдорф, как только Роммеля положили на стол перевязочной. — Только что, в машине. Ничего не поделаешь: иссеченное ранами сердце старого солдата не выдержало.
— Такое порой случается даже с фельдмаршалами, не говоря уже… — сунулся было со своими дурацкими объяснениями Майзель, но, наткнувшись на уничижительный взгляд Бургдорфа, пристыженно умолк. Он еще помнил, как резко поставил его на место в подобной же ситуации адъютант Гитлера буквально полчаса тому назад.
— Нам придётся сделать вскрытие, — молвил врач. — Фельдмаршала следует раздеть.
— Никакого вскрытия.
— Мы сделаем его в вашем присутствии, господин генерал.
— Вы не расслышали мой ответ? Я сказал: «Никакого вскрытия!» — тоном, не допускающим возражения, заявил Бургдорф. — Этот человек умер не здесь. Он умер еще в Берлине, вы поняли меня?! Поэтому от вас не требуется ничего, кроме медицинского заключения.
— Какого именно? — растерянно смотрел на него врач.
— Кто здесь медик: я или вы? Вам ведь уже сказано было: «убедительного».
Врач хотел что-то возразить, но в это время в перевязочной появился человек в черном штатском костюме. Наткнувшись на удостоверение офицера гестапо, которым этот «в штатском» врезался в клинышек его бородки, врач решил, что от дальнейших выяснений мудрее будет воздержаться. Тем более что и так уже понял, что, скорее всего, фельдмаршал воспользовался ампулой с ядом. Вернее, ему помогли ею воспользоваться.
— Майзель, — распоряжался тем временем Бургдорф. — Идите в кабинет начальника госпиталя и позвоните родным фельдмаршала. Номер телефона вам известен. Сообщите о том, что произошло и что похороны состоятся в Берлине. Со всеми надлежащими фельдмаршалу почестями.
— Может, это лучше сделать вам самому? — промямлил Майзель.
— Для чего тогда, спрашивается, я приглашал вас в эту поездку? — не постеснялся присутствия врача и появившейся медсестры адъютант фюрера. — Чтобы вы разглагольствовали о непогрешимости вашего, извините, Суда чести?
— Сейчас, сейчас! — успокаивающе поднял руки Майзель, словно опасался, что у Бургдорфа припасена еще одна ампула. Теперь уже для него. — Я позабочусь, чтобы родные были оповещены.
— Вы звоните только в Герлинген. Берлином и ставкой фюрера я обеспокоюсь лично.