Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.
Шрифт:
«Основная ошибка мышления Паскевича заключалась, – утверждал Свечин, – в недооценке реальных военных событий, признаваемых им за второстепенные, в пользу главного театра, лишь туманно намечавшегося в будущем. Даже в момент осады
Севастополя Паскевич противился всеми силам отправке подкреплений на этот второстепенный театр, чтобы не ослабить себя на жизненном направлении против главного возможного врага – Австрии. Но так как последний враг так и не выступил, и Восточная война сложилась только в плоскости измора, в борьбе не на жизненных направлениях, а на второстепенных театрах, то идеология сокрушения, представленная Паскевичем, вела лишь к увеличению числа бездействующих русских войск за счет действующих, к понижению энергии наших усилий и к повышению расходов войны» [29] .
29
Свечин А. А. Эволюция военного искусства с древнейших времен до наших дней. Т. 2. М.; Я., 1928. С. 43–44.
Под влиянием теоретического наследия знаменитого немецкого военного историка и мыслителя Г. Дельбрюка [30] в Крымской войне Свечин в первую очередь стремился выяснить соотношение в стратегии принципов «измора» и «сокрушения». В этом смысле события севастопольской обороны интересовали его как важный исторический этап на пути к имевшей позиционный характер Первой мировой войне, если и не в плане тотальности вооруженной борьбы, то с точки зрения превосходства «измора» над «сокрушением». По мнению Свечина, николаевское правительство изначально неверно определило ограниченный характер предстоявшей борьбы, а потому автор придерживался точки зрения, что в ходе войны Россия «перемобилизовалась» [31] . Вызванное «перемобилизацией» истощение экономики являлось одной из главных причин, вынудивших Александра II признать борьбу проигранной. При этом,
30
ТухачевскийМ. Н. О стратегических взглядах профессора Свечина // Против реакционных теорий на военно-научном фронте. Критика стратегических и военно-исторических взглядов профессора Свечина. М., 1931. С. 10–11А14.
31
Свечин А. А. Эволюция военного искусства с древнейших времен до наших дней. Т. 2. М.; Я., 1928. С. 24, 71.
32
Блиох И. С. Финансы России XIX столетия. История – статистика: в 4 т. СПб., 1882. Т. 2. С. 4–21,25–28.
Свечин также весьма сдержанно отнесся к профессиональным достижениям Э. И. Тотлебена, он прямо указывал, что репутация последнего была неоправданно раздута. Утверждение, что Севастополь держался так долго не столько благодаря усилиям инженеров и мужеству защитников, сколько благодаря колоссальным запасам крепости, для отечественной научной традиции звучало весьма неожиданно, но вполне в духе 1920-х гг.
Не обошел своим вниманием Восточную войну и германский современник Свечина историк Э. Даниэльс [33] . В конце 1920-х гг. ему пришлось завершать дело, начатое когда-то его учителем Г. Дельбрюком. От имени знаменитого профессора Даниэльс дописывал последние три тома капитального семитомного труда «История военного искусства в рамках политической истории». Пятый том, содержавший пространную главу о Крымской войне, был переведен и опубликован в СССР издательством Наркомата обороны за несколько лет до выхода хорошо известной монографии Е.В. Тарле, однако он не оказал сколь-нибудь значительного влияния на отечественную литературу по данной теме. Тем не менее труд Даниэльса представляется сейчас сильно недооцененным. Он имел ряд очевидных преимуществ перед шаблонными и мало чем отличавшимися друг от друга работами позднейших отечественных историков, которые посвящались очередным юбилейным датам [34] . В эпоху между мировыми войнами, после смертельного военно-политического противостояния России и Германии, в ожидании следующего, еще более жестокого противостояния между Германией и СССР, положительные исторические оценки потенциального противника выглядели не слишком уместно и в научной литературе. Поэтому неудивительно, что русские в представлении Даниэльса являлись практически варварами, а их армия объявлялась «самой отсталой из крупнейших европейских армий» [35] . Но при этом именно пресловутая русская «отсталость» подспудно и вызывала у автора смутную тревогу за будущее. Он указывал, что под давлением страшных лишений в битве за Севастополь даже «самые сильные нервы должны были отказаться служить. У русских они сдавали довольно медленно» [36] . В то же время Даниэльс обращал особое внимание на военно-политический контекст севастопольской осады, в первую очередь на международную изоляцию России и угрозу со стороны Швеции, Пруссии и в особенности Австрии. Автор указывал, что «политическое положение вынуждало Россию держать целые армии на австрийской и шведской границах» [37] , и констатировал, что «они (русские. – А. К.) чувствовали себя сильнее ущемленными австрийской дипломатией, чем крымской коалиционной армией союзников» [38] . Вывод автора, утверждавшего, «что союзники не смогли выиграть войну военными средствами», что, «в конце концов, Россия была побеждена только вследствие своей дипломатической изоляции» [39] , также звучал достаточно неожиданно по сравнению с отечественной историографией.
33
Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. М., 1937. Т. 5: Новое время. С. 7–130.
34
См. например: Берков Е.А. Крымская кампания. М., 1939; Лаговский А. Н. Оборона Севастополя. Крымская война 1853–1856 гг. М., 1939; Бушуев С. К. Крымская война (1853–1856). М.; Я., 1940; Фёдоров С.Т. Крымская война 1853–1856 гг. М., 1941; Коробков Н. М. Героический Севастополь. 1854–1855 гг. 1941–1942 гг. М., 1942; Бескровный Л. Г., Лапин Н.Л. Русское военное искусство в ходе Крымской войны. Героическая оборона Севастополя. Лекция. М., 1950; Мягков П.С. Севастопольская оборона 1854–1855 гг. М., 1954; Горев Л. А. Война 1853–1856 гг. и оборона Севастополя. М., 1955; Сёмин Г. И. Севастополь. Исторический очерк. М., 1955; Бестужев И. В. Крымская война. М., 1956; Зверев Б. И. Севастопольская оборона 1854–1855 гг. М., 1956; Сёмин Г. И. Оборона Севастополя. М., 1962; Бескровный Л. Г. Русское военное искусство в XIX в. М., 1974. С. 212–294.
35
Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. М., 1937. Т. 5: Новое время. С. 52.
36
Там же. С. 111.
37
Там же. С. 9, 12.
38
Там же. С. 81.
39
Там же. С. 129.
Наибольшей известностью до сих пор пользуется монография академика Е.В. Тарле [40] . И хотя в данной работе дипломатический аспект описываемых событий оставлял в тени стратегическую составляющую внешней политики, его рассуждения о противоречивой роли князя Паскевича представляют определенный интерес. Тарле указывал на то, что Паскевич накануне и в начале войны склонялся к проявлению гораздо большей осмотрительности, чем Николай I.
Автор объяснял это тем, что, в отличие от императора, князь Варшавский отдавал себе отчет в истинных, то есть весьма ограниченных, возможностях русской армии. Поэтому «не только за себя, но и за всю николаевскую Россию он боялся, когда настаивал на осторожности, и не только помрачения личного своего престижа он ждал от возможной неудачи на войне» [41] .
40
Тарле Е. В. Крымская война: в 2 т. М.; Я., 1941–1944.
41
Тарле Е. В. Крымская война: в 2 т. М., 2003. Т. 1. С. 249.
Тарле достаточно четко уловил тот факт, что на самом деле в 1853–1854 гг. речь шла не о боязни фельдмаршала за свой престиж, а о сложных и слабо предсказуемых изменениях внешнеполитической ситуации, и что в подобном контексте осторожность Паскевича являлась скорее следствием более глубокого понимания стратегического положения сторон.
Последней на данный момент обобщающей работой, посвященной России в Крымской войне, является монография американского историка Дж. Ш. Кёртисса [42] . Ее отличает гораздо более глубокое, чем в отечественной историографии, знакомство с англо-франко-австрийскими источниками и литературой. Автор нарисовал намного более сложную картину Восточного кризиса в 1853 г. и колебаний австрийского правительства в 1854–1855 гг., чем, соответственно, Е. В. Тарле и А. Н. Петров. Однако, что касается оценок действий Паскевича, Кёртисс, с одной стороны, указывал на то, что фельдмаршал «возглавлял список бездарностей в николаевской армии» [43] , с другой – подчеркивал, что в ходе кампании 1854 г. «взгляд фельдмаршала на ситуацию был отчасти правильным» [44] . Подобное противоречие объясняется тем, что работа Кёртисса испытывала очевидную нехватку нового материала о действиях русской армии. По сути, Кёртиссом были использованы лишь хорошо известные еще с конца XIX в. публикации материалов в «Русской Старине», «Русском Архиве», «Военном Сборнике» и биографии Паскевича, написанной князем Щербатовым. Скорее всего, именно по этой причине автору не удалось более четко определить свое отношение к роли князя Варшавского в Восточной войне.
42
Curtiss J.S. Russia's Crimean War. Durham, N. C, 1979.
43
Ibid. P.333.
44
Ibid. P.247.
В
45
Бухаров Д. Н. Россия и Турция. От возникновения политических между ними отношений до Лондонского трактата 13/25 марта 1871 года (включительно). СПб., 1878; Афанасьев Г. Е. Внешняя политика Наполеона III. Одесса, 1885; Татищев С. С. Внешняя политика императора Николая Первого. СПб., 1887; Бутковский Я. Н. Сто лет австрийской политике в Восточном вопросе: в 2 т. СПб., 1888; Татищев С. С. Император Николай и иностранные дворы. СПб., 1889; Татищев С. С. Дипломатический разрыв России с Турцией в 1853 г. // Исторический Вестник. 1892. Т. 47. № 1. С. 153–176; № 2. С. 456–480; № 3. С. 720–751; Тарле Е.В. Англо-французская дипломатия и Крымская война // Военно-исторический журнал. 1940. № 4. С. 98–112; История дипломатии. Т. 1. М.; Л., 1941; Кухарский П.Ф. Франко-русские отношения накануне Крымской войны. Л., 1941; Дебидур А. Дипломатическая история Европы. От Венского до Берлинского конгресса (1814–1878). М., 1947; Тэйлор А. Д. П. Борьба за господство в Европе. 1848–1918. М., 1958; Полетика Н.П. Пруссия и Крымская война //Труды Ленинградского отделения Института истории СССР. Вып. 12. Исследования по социально-политической истории России. Сборник статей памяти Б. А. Романова. Л., 1971. С. 255–268; Виноградов В.Н. «Святые места» и земные дела. (Англо-русские отношения накануне Крымской войны) // Новая и новейшая история. 1983. № 5. С. 136–152; Маринин О. В. Русско-английские отношения в первой половине 1855 года // История СССР. 1986. № 5. С. 147–157; Маринин О. В. Дипломатическая деятельность России на завершающем этапе Крымской войны. Парижский мирный конгресс 1856 г.: дис…. канд. ист. наук. М., 1987; Виноградов В.Н. Николай I в «Крымской ловушке» // Новая и Новейшая история. 1992. № 4. С. 27–40; Маринин О. В. Много шума из ничего. Извлекли ли пользу из «нейтральной позиции» бывшие союзники России // Родина. 1995. № 3–4. С. 136–138; Россия и Черноморские проливы (XVIII–XX столетия). М., 1999; История внешней политики России. Первая половина XIX в. М., 1999.
46
Дегоев В. В. Внешняя политика России и международные системы: 1700–1918 гг. М., 2004. С. 269–300; Его же. Кавказ и великие державы. М., 2009. С. 169–362.
47
См. например: Черкасов П.П. На тайном фронте Крымской войны // Новая и новейшая история. 2007. № 6. С. 186–210.
В числе современных работ по истории военного строительства следует упомянуть неопубликованную диссертацию А. В. Кухарука [48] . Объектом исследования в ней выступает Большая Действующая армия – ключевой инструмент военной политики Николая I в 1831–1853 гг. Используя материалы фондов Военно-исторического архива (РГВИА), автор последовательно раскрыл механизм развертывания вооруженных сил в ходе Восточного кризиса 1833 г., опасного обострения противоречий с Францией в 1839 г. и революции 1848–1849 гг., а также рассмотрел участие Действующей армии в Венгерском походе и Крымской войне. Кухарук уделил внимание князю Варшавскому и пришел к ряду интересных выводов. С его точки зрения, специфические условия Крымского театра военных действий и осадной войны под Севастополем не позволяли русским войскам в полной мере проявить свои боевые возможности по ведению маневренной войны в поле, на которую была ориентирована их организация. Он также отмечал, что группировка русских сил, за исключением сравнительно короткого периода весной – летом 1855 г., отвечала целям сдерживания Австрии, то есть именно той задаче, которая имела первостепенную важность в обстановке навязанного России затяжного противостояния на измор. Однако специфика исследовательской работы заключалась в том, что предметом изучения выступала не роль князя Варшавского в стратегическом планировании, а эволюция структур Большой Действующей армии и практика их использования в конфликтах 1830-1850-х гг. Кухарук утверждал, что Россия проиграла Крымскую войну постольку, поскольку она просто не могла ее выиграть. В одиночку сокрушить западноевропейскую коалицию было не под силу даже сильнейшей армии Европы.
48
Кухарук А. В. Действующая армия в военных преобразованиях правительства Николая I: дис…. канд. ист. наук. М., 1999.
К похожему выводу о том, что в Восточной войне русская армия «добилась даже большего результата, чем от нее можно было ожидать», пришел в своем исследовании американский историк Ф. Кэган [49] . В первую очередь он изучал реформу институтов высшего военного управления николаевской России, предпринятую в 1830-1840-х гг. В центре его внимания находилось Военное министерство и фигура военного министра А. И. Чернышёва. Паскевич, который не имел прямого отношения к реформам министерства в 1830-е гг., на страницах этой монографии упоминался лишь отрывочно. Важной чертой работы Кэгана является его стремление показать, что проигрыш Россией Крымской войны не являлся следствием военного поражения, а был обусловлен изначальной безнадежностью ее стратегического положения. Ни техническая отсталость, ни слабость военной администрации не имели на этом фоне принципиального значения. Исход борьбы был предрешен прочной дипломатической изоляцией России и географической разобщенностью потенциальных театров военных действий. Ставшая легендарной неэффективность николаевской военной бюрократии при ближайшем рассмотрении также оказывается, по его мнению, очень сильно преувеличенной. Не зря в заключении своей работы он указывал, что «развертывание армии в 2 500 000 чел. может считаться одним из наиболее впечатляющих достижений русского оружия в XIX в.» [50]
49
Kagan F. 1/1/. The military reforms of Nicholas I. The origins of the modern Russian army. N.Y., 1999.
50
Ibid. P. 243.
Примером отказа от рассмотрения истории международных отношений только как истории дипломатии служит работа О. Р. Айрапетова [51] , в которой было уделено внимание Крымской войне как событию во внешней политике России, изучаемой с учетом ее военно-стратегической составляющей. Не обращаясь специально к рассмотрению роли Паскевича, он стремился уточнить истинные и мнимые причины поражения России. Им был сделан важный вывод о том, что сам по себе исход противостояния изолированной России с вражеской коалицией «отнюдь не свидетельствовал о слабости империи Николая I» [52] .
51
Айрапетов O.P. Внешняя политика Российской империи (1801–1914). М., 2006.
52
Айрапетов О.Р. Внешняя политика Российской империи (1801–1914). М., 2006. С. 219.
Последним важным историографическим событием стал тематический сборник «Военная политика императора Николая I» [53] , который, в частности, содержит материалы, относящиеся к истории стратегии Крымской войны.
Итак, историография данной темы развивалась достаточно неравномерно. Биографические исследования, описания кампаний на различных театрах военных действий, изучение истории дипломатии, исследования проблем русского интендантства и тылового обеспечения продвигались в значительной степени изолированно друг от друга. При этом историография накопила как устоявшиеся и глубокие суждения, так и явные противоречия в оценках личности фельдмаршала Паскевича и достижений военной политики при Николае I. Таким образом, ее состояние подчеркивает необходимость специального монографического исследования по данной теме.
53
Русский сборник. Исследования по истории России. Т. 7. Военная политика императора Николая I. М., 2009.