Фельдмаршал Кутузов. Мифы и факты

Троицкий Н. А.

Оставив Курганную высоту, русская пехота отходила за Го-рецкий овраг (в 800 м от высоты). Барклай-де-Толли приводил ее в порядок. Два кавалерийских корпуса французов — М.В. Латур-Мобура и Э. Груши (будущего маршала) — пытались развить успех и прорвать столь, казалось бы, истощенную русскую оборону. Россияне держались, а тем временем Барклай стянул к Горецкому оврагу свою кавалерию — корпуса барона Ф.К. Корфа и графа К.А. Крейца. Началась ожесточённая кавалерийская сеча, в которой обе стороны «попеременно опрокидывали друг друга»⁶⁰⁹, французы потеряли здесь (ранеными) и Груши, и Латур-Мобура, но не смогли взять верх над русскими. Барклай лично участвовал в этом бою, а главное, умело руководил им. Обороняясь и контратакуя, его полки отвратили

угрозу прорыва от русского центра. Тем самым Барклай оправдал надежды Багратиона, который, будучи уже раненным, просил: «Скажите генералу Барклаю, что участь армии и её спасение зависят от него»⁶¹⁰.

Около 17 часов Наполеон прибыл на Курганную высоту и оттуда обозрел русские позиции. Отступив в центре к высотам у д. Горки, а на левом крыле за Семеновский овраг, русские дивизии стояли хотя и поредевшие, но не сломленные, готовые отражать новые атаки. Что касается русского правого фланга, то он был надежно прикрыт высоким берегом р. Ко-лочи и огнем с батарей на Горецких высотах.

О чем в те минуты думал Наполеон? Вероятно, о том, что у него осталось нетронутым ударное ядро его армии — гвардия, 20 тыс. лучших солдат. Маршалы Даву, Ней и Мюрат умоляли императора двинуть гвардию в бой и, таким образом, «довершить разгром русских»⁶¹¹. Некоторые историки — например, классик марксизма Ф. Энгельс и постсоветский исследователь В.В. Бешанов — полагают, что, если бы Наполеон ввел в сражение гвардию, русская армия «была бы наверняка уничтожена»⁶¹². Сам Наполеон не был в этом уверен. «Успех дня достигнут, — заявил он в ответ на просьбы маршалов, — но я должен заботиться об успехе всей кампании и для этого берегу мои резервы»⁶¹³. Такие авторитеты, как А. Жомини и К. Клаузевиц, оправдывали это решение императора. «Победа была в его руках, — читаем у Клаузевица. — Москву он рассчитывал и так занять; выдвигать более крупную цель, поставив на карту последние силы, по его мнению, не вызывалось требованиями ни необходимости, ни разума»⁶¹⁴.

Постепенно бой затихал. Только в отдельных местах происходили стычки конницы да гремела с обеих сторон до 20 часов артиллерийская канонада...

Кутузов в эти вечерние часы 26 августа выглядел удовлетворенным. Он видел, что русские выстояли; интуитивно, благодаря своему полувековому опыту, ощущал их силу духа и готовность противостоять новым атакам врага — хотя бы и самой гвардии Наполеона. Правда, Михаил Илларионович отовсюду получал сведения о громадных потерях русской армии; но ему думалось, что французы потеряли не меньше, что их наступательный порыв иссяк и что едва ли они теперь, на исходе такого дня, возобновят атаки.

Больше всего беспокоил Кутузова вопрос о резервах. Он не хуже Наполеона умел ценить и беречь резервы и особо подчеркнул в диспозиции перед битвой: «Резервы должны быть сберегаемы сколь можно долее, ибо тот генерал, который согт хранит еще резерв, не побежден»^{615 616} (Наполеон-то свои резервы сберег!). Битва, однако, сложилась так, что Кутузову (а в ряде случаев и Багратиону, и Барклаю-де-Толли, по их собственной инициативе) пришлось ввести в дело все резервные части. Утверждения ряда историков о том, что Кутузов сохранил к концу битвы какой-то (иногда называют даже 20-тысячный — больше, чем было у Наполеона?) резерв, противоречат авторитетнейшим свидетельствам Барклая и самого Кутузова: «Все резервы были уже в деле»⁶¹⁷.

Кутузов прямо называл в ряду причин, побудивших его отступать от Бородина к Москве, «то, что вся Наполеонова гвардия была сбережена и в дело не употребилась», а русские ввели в бой всё «до последнего резерва, даже к вечеру и гвардию»⁶¹⁸. Но в самый вечер битвы, сообразуясь с патриотическим воодушевлением своих войск, он «сгоряча»⁶¹⁹ решился было возобновить ее утром, даже без резервов, Когда флигель-адъютант Л.А. Вольцоген,

присланный к нему от Барклая за распоряжениями, стал говорить, что «сражение проиграно» (только что пала Курганная высота), Кутузов резко возразил: «Что касается до сражения, то ход его известен мне самому как нельзя лучше. Неприятель отражен на всех пунктах, завтра погоним его из священной земли русской»⁶²⁰.

М.И. Богданович еще 150 лет назад установил, что Вольцо-ген при этом «увлекся пылкостью воображения и донес главнокомандующему совершенно противное тому, что поручено было ему Барклаем»⁶²¹. Действительно, все поведение Барклая в день битвы доказывает, как далек он был от пораженческих настроений. Когда, уже к полуночи, он получил от Кутузова записку с приказом отступать, то вспылил и «в пылу негодования» даже «изорвал бумагу»⁶²². Тем не менее наши историки и писатели продолжают уверять нас, что Барклай-де-Толли еще до окончания битвы счел ее проигранной («воля его сдала») и поручил Вольцогену убедить в этом Кутузова⁶²³.

Вскоре после сцены с Вольцогеном Кутузов послал Барклаю-де-Толли и Дохтурову записки одинакового содержания: «Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сем сражении, и потому, завязавши уже дело с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем <...>»⁶²⁴.

«Сгоряча» ли отдавал Кутузов к ночи 26 августа такие распоряжения или же (по мнению его ординарца князя А.Б. Голицына) «из одной политики», а сам «никогда не полагал дать сражение на другой день»⁶²⁵, но русские воины встретили весть о том, что завтра они атакуют, «с восторгом»⁶²⁶.

Вот смерилось. Были все готовы Заутра бой затеять новый И до конца стоять...

Тем временем Наполеон отвел часть своих войск с батареи Раевского и Багратионовых флешей на исходные позиции. Ряд наших историков повторяет давнюю версию А. И. Михайловского-Данилевского, будто французы отступили за Колочу⁶²⁷. Все французские источники свидетельствуют, что «Великая армия» ночевала на поле сражения⁶²⁸. Поэтому такие авторитеты русской военной историографии, как генерал от инфантерии А.П. Скугаревский и профессор Академии Генерального штаба генерал-майор А.Н. Витмер, заключили, что ночной отход французов от главных пунктов кровопролития означал всего лишь намерение отдохнуть не на трупах, густо усеявших эти пункты, а в стороне от них⁶²⁹. Во всяком случае, Наполеон располагался на ночлег, не мешая Кутузову сделать то же самое.

Кутузов, однако, узнал, что русские потери гораздо больше, чем предполагалось, и около полуночи дал приказ отступать. Еще до рассвета 27 августа русская армия оставила поле Бородина и выступила к Москве. «...Когда дело идет не о славах выигранных только баталий, — писал Кутузов царю перед отходом с Бородинской позиции, т но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить <...>»⁶³⁰.

Н.А. ТРОИЦКИЙ •

^. ................;_U&*

Бородинская битва стала одной из самых кровопролитных в истории войн. Но людские потери в ней с тех пор и поныне определяются еще более разноречиво, чем даже Соотношение сил перед битвой. При этом советские историки в большинстве своем (отчасти и постсоветские — тоже) очень старались подсчитать потери обеих сторон «в нашу пользу», т. е. чтобы французов погибло как можно больше, а русских как можно меньше, и победа Кутузова выглядела бы особенно впечатляющей.