Фельетоны (-)
Шрифт:
Вера, Вера, дорогая,
Я люблю, люблю тебя...
Ночью я не сплю вздыхая,
Мне забыть тебя нельзя...
Мы не будем лишать спокойствия наших читателей описанием ее прелестей. Верьте на слово. Для данного случая важно то, что в числе прочих жертв страсти стал студент 1-го МГУ Петров.
Любовь обременила Петрова новым галстуком, пробором и неотразимой кепкой, желтой в клетку. Расположив все эти соблазны в наиболее выгодном порядке, Петров безрассудно ринулся в пучину страстей, отправив Мельниковой письмо в розовом конверте. В этом
Весь курс с захватывающим вниманием следил за событиями. От физики Краевича Петров перешел к двум билетам в кино, а однажды, прощаясь, он долго и многозначительно жал ей руку.
Доброжелатели не одобряли смелости Петрова и предсказывали ему близкий разрыв с обиженной девицей. Поэтому для всех, а больше всего для самого Петрова было большой неожиданностью, когда однажды на бульваре Мельникова погладила его по напомаженной голове, назвала милым и предложила взять ее замуж, на что Петров, путаясь и краснея, дал полное согласие.
– Я на все пойду ради тебя, - говорила Мельникова.
– Меня хотят послать на работу в деревню, в Якутскую республику. Но ради тебя я не поеду. Если я выйду замуж, то меня освободят от командировки.
Все было готово, и Петров составлял уже список приглашенных на свадебную вечеринку. Друзья жали ему руки, недоброжелатели завидовали, а соперники делали вид, что Мельникова для них недостаточно хороша. Не теряя времени, Петров собрал свое имущество и однажды вечером постучал у заветных дверей.
– Кто там?
– раздался знакомый голос.
– Это я, Петров. Отвори.
За дверью помолчали.
– Это который же Петров? Не тот ли вихрастый верзила с пестрым галстуком и потными лапами? У которого кепка цвета яичницы?
И пока Петров искал в себе описанные черты, голос за дверью добавил:
– Если это тот самый, то он найдет свое розовое письмо и открытку с голубями у сторожихи...
Петров ушел. Он до сего времени старается понять причину своей неудачи. Пока он возлагает ответственность за случившееся на второкурсника Ефимова, с которым он на днях встретил Мельникову на Тверской.
А на самом деле причина гораздо проще. Вместо Якутской республики Мельникова получила командировку в подмосковное село, из которого можно ездить в Москву на трамвае.
Вот и все.
А Ефимов тут ни при чем.
"Комсомольская правда", 17/Х-25
ЛОВКОСТЬ
– Главное в нашем деле - это ловкость, инициатива, - говорил Петька Ворс.
– Если ты будешь хлопать глазами, то от всей организации останутся одни крышки. Ловкость - это самое главное!
Я ничего не имел против инициативы и ловкости. Даже напротив. Но в описываемый момент мне казалось, что пятьдесят рублей пригодились бы нам гораздо больше, чем ловкость.
– Петя, - сказал я, - ты был в Губсовпартшколе и знаешь каждую запятую в политграмоте Коваленко. На прошлой неделе ты на диспуте загнал в угол живоцерковника и разбил его прежде,
Это была совершенная правда. Уездный съезд был на носу. Мы в изобилии подготовили тезисы, планы и отчеты. Но среди груды съездовских бумаг не было ни одной за подписью Сокольникова. Нужны были пустяки - рублей пятьдесят на общежитие. Делегаты были ребята бывалые и привозили продукты с собой, но мы не могли надеяться, что они захватят кровати и комнаты.
– Надо что-нибудь сделать, - сказал Петька.
– Что бы такое выдумать, а?
– Выдумай мышеловку, - предложил я.
– Сторож жалуется, что проклятые мыши сожрали резолюции январского пленума. А денег ты все равно не выдумаешь.
– Ладно, - говорит Петька, - ладно. Я тебе докажу, что значит ловкость в нашем деле! Подожди меня, я вернусь через полчаса...
Он вернулся через три часа. Пот лил с него градом. Он подошел и небрежно выбросил на стол сорок рублей.
– Очень просто, - ответил он на мои вопросы.
– Я пришел в Уком партии, схватил секретаря за пиджак и кричал и топал ногами, пока из него не пошла пыль. Денег у него не было, но он собрал взаймы у сотрудников под честное слово... Надо достать еще червонца полтора. Ловкость...
– Погоди, Петька, - сказал я, надевая кепку, - я сейчас вернусь...
Я вышел на улицу и бегом бросился в Уисполком. Через десять минут я стоял перед председателем, который пил чай с французской булкой.
– Товарищ Коненко!
– сказал я.
– Вы распиваете чаи с разными деликатесами, в то время как у нас собирается уездный съезд! Дайте мне двести рублей, иначе я снимаю...
– Голубчик, - говорит председатель, - голубчик...
– Ну хорошо, хорошо, - говорю я, - дайте пятьдесят рублей. Иначе...
– Голубчик, не только пятьдесят рублей, а и полтинника не дам. Мы все загнали на посевную кампанию.
– Червонец, - говорю я, - это самое последнее. Вы тут распиваете чаи, а у нас...
– Ей-богу же нету...
– А, если вы так, - закричал я, ударив кулаком по столу, - то прощайте! Ноги моей больше здесь не будет!
В этот момент мой взгляд упал на ноги и меня осенила мысль. На что мне сапоги? Тем более летом? Можно прекрасно ходить в сандалиях. Через полчаса я был на базаре и останавливал прохожих.
– Опойковые сапоги, - говорил я тоном человека, идущего на крайность. Совершенно новые, почти не ношенные. Продаю только потому, что правый сапог немного жмет. Не лапайте, гражданин, вещь дорогая и по нашим временам редкая...
Вдруг я слышу страшно знакомый голос, предлагающий диагоналевые брюки за 14 с полтиной по случаю. Я подошел к нему и взглянул ему прямо в глаза.
– Петька, - сказал я, - ты лгал мне, как зеленая лошадь. Я стыжусь за тебя. Я все понял. Ты загнал за сорок рублей свою кожаную куртку? Нечего косить глазами на мои сапоги, - правый все равно жал мне ногу...