Феминиум (сборник)
Шрифт:
– Это специя, госпожа. Она придает мясу особый, очень…
– Избавь меня от подробностей. – Платье, новое платье текло по коже, обнимало упругой волной. Как уютно, святые мои, как уютно. – Я распоряжусь, чтобы…
Кухаренок, проходивший мимо с подносом, вдруг запнулся, тяжелая соусница заскребла днищем о сталь, накренилась, и молочная жижа вязко потекла вниз, щедрым мазком лизнув платье.
У нее потемнело в глазах. Мир, еще недавно такой ласковый и цветной, скукожился до размеров кляксы,
– Простите, госпожа, – соусница часто-часто била фаянсовым донцем о поднос в дрожащих руках мальчика, – простите, я случайно, простите, госпожа.
– Ты что ослеп? – Кухарь отвесил кухаренку звонкую оплеуху, от которой тот едва устоял на ногах. – Не мог в другом месте пройти?
– Простите, госпожа, – жалобный голосок рвется мокрой ниточкой.
Слова текли навстречу, но смысл ускользал от нее. Почему, святые, почему? Почему это все время происходит со мной?
Белое, трясущееся лицо кухаренка тянулось к ней незрячим от слез взглядом, бормоча что-то.
– Убирайся из этого дома!
– Госпожа, прошу вас, не прогоняйте.
Отчаяние вдруг затопило ее, безжалостное, темное, жаркое. Урок тебе, дурочка, чтобы не забывала, что ты есть.
– Уберите его с глаз моих! – Вздернула подбородок высоко, чтобы не видеть умирающее платье.
Старший кухарь услужливо встрепенулся, отобрал поднос, сгреб мальчика за шиворот и потащил к выходу.
– Госпожа, – кухаренок тянул к ней обожженные ладони, худенькое личико его дрожало, – прошу вас, госпожа, мне некуда идти.
Кухарь вышвырнул его в коридор и обернулся, часто кланяясь.
– Не извольте беспокоиться, госпожа. Он больше вас не потревожит.
– Тебя тоже следовало бы отправить вслед за ним.
Лицо кухаря пошло красными пятнами.
– Простите, госпожа, – судорожно мял он фартук подрагивающими пальцами, – простите.
– Видимо, нужно взять на твое место кого-нибудь помоложе, – медленно цедила она слова, ни к чему торопиться, мертвое платье не нужно оберегать.
– Как прикажете, госпожа, – белое лицо угасло в поклоне.
Поднялась к себе, переоделась в ненавистное черное. Держала в руках невесомое, изуродованное – не было сил выбросить. Бархат грел ладони, мерцал тягучими переливами света.
В дверь постучали. Едва слышно, торопливо.
Кто? В такую-то рань. Кому она понадобилась? Оттерла слезы, приготовила лицо, тень улыбки легла на губы.
– Войди.
– Да пребудет с вами свет звезд, госпожа.
Избранник? Ему-то что здесь надо? Взъерошенный какой-то, босой. Склянка в руке, вцепился так, что пальцы побелели.
– Чего тебе?
– Позвольте, я все исправлю, госпожа, – бросился к ней, потянул платье из рук. – Пятно еще можно вывести, у меня есть травы.
Не
– Все, госпожа, когда высохнет, пятна не будет.
– Сомневаюсь.
– Немного терпения, госпожа. Сейчас вы сами все увидите.
Влага медленно угасала на ткани. Флит недоверчиво покачала головой. Неужели оно исчезло? Святые, в это трудно поверить.
– Госпожа, не прогоняйте кухаренка.
– Вот, значит, в чем дело. – Она опустилась в кресло. – И, смыв пятно, ты надеешься, что я прощу мальчишку?
– Да, госпожа, – он положил ей на колени исцеленное платье. – Позвольте ему остаться, госпожа.
Бархат струился под пальцами. Вновь обретенное платье. Она усмехнулась.
– Почему ты просишь за него? Какое тебе до него дело?
– Никакого, госпожа.
Как же у него все просто, стер пятно, и словно ничего не было. Но как я смогу это забыть? Даже высохшее – пятно останется, оно будет там всегда. Прошлое не выбелить, не переписать.
– Хорошо, передай кухаренку, что он может остаться.
– Благодарю, госпожа. – Он так и стоял на коленях перед ней, теребя рукав исцеленного платья. – Вы очень добры.
– Домоправительница… – Недавно нанятая воительница, коренастая, неулыбчивая, возникла в дверях, чиркнула по Сенги взглядом темных, прищуренных глаз. Тот сразу вскочил, шарахнулся к стене.
– Что случилось, Казара?
– Это и есть избранник светлейшей?
– Да.
– У нее хороший вкус. Его можно одолжить?
– Нет. У нас так не принято, Казара.
– Надо же, в моей стране другие правила.
Тихонько вздохнула, была б моя воля, ты бы в своей стране и осталась. Неотесанная деревенщина. Одно на уме – прислужников тискать да жрать без меры.
– Я слышала, что у вас истребили всех мужчин.
– Можно и так сказать, домоправительница, – облизнула губы, ползая взглядом по Сенги.
Святые, а что если она потащит его на ложе прямо сейчас? Я не смогу ее удержать, как от букашки отмахнется.
– Но должен же кто-то вести домашнее хозяйство, работать на кухне, в поле. – Флит вскочила, стараясь заслонить избранника, но куда там, роста не хватило, Казара продолжала пялиться на него поверх ее головы. – Не хочешь же ты сказать, что этим стали заниматься женщины?
– Святые, как ты могла такое подумать? Женщина у плиты! Невозможно! Для этого есть мужчины. Их осталось мало, но работают они с особым усердием, – она с удовольствием помассировала кулак. – У них есть хороший стимул.