Феминиум (сборник)

Первушина Елена Владимировна

7

Он спрыгнул с повозки, жадно вдохнул холодный воздух. Горы так близко, что казалось, рукой коснуться можно. Ютка, огненно-рыжая, почти девочка, тоненькая, надменная, перегородила дорогу конем, ткнула меч в горло.

– Куда собрался?

– Госпожа, позвольте подняться на этот холм.

– Убежать хочешь?

– Я дал слово, госпожа. Вы знаете.

– Слово, – презрительно фыркнула, – слово мужчины, что оно стоит?

– Прошу вас, госпожа, позвольте. Мы ехали целый день, и я хотел

всего лишь немного пройтись.

– Ладно, – бросила меч в ножны, – иди, но только так, чтобы я тебя видела, избранник.

– Благодарю вас, госпожа. Я не доставлю вам хлопот.

Трава жемчужно-аметистовая, пряная, еще хранившая в узорчатой сердцевине капельки росы, беззвучно ломалась под каблуками. Он спешил, почти бежал к вершине холма, только бы не окликнули, только бы не позвали назад.

На лысой вершине лишь ветер. Подставил ему лицо, повернулся навстречу и смотрел сквозь тугие порывы, не отрываясь, в дрожащей пелене слез, на изломанную линию гор.

Голос. Ее голос острой иглой меж лопаток перехватил дыхание. Не захотела оставить игрушку, сама вскарабкалась следом.

– Вам идет это платье, госпожа, оно восхитительно.

Слова пустые, никчемные срываются с губ, но Викл требовала, чтобы он говорил их. Каждой женщине это приятно, зло шипела от его непонятливости, просто говори, и всё. И он говорил, каждый раз боясь, что госпожа поймет, что он с трудом может отличить одно платье от другого, поймет, что он ничего не смыслит в приемах укладки волос, поймет, что он лжет. Но госпожа лишь улыбалась в ответ, чуть-чуть, словно самой себе, и теплела в глазах черная звездочка, разглаживалась на лбу тонкая морщинка.

– Отсюда хороший вид. – Она крутанулась на каблучках, поворачиваясь. – Смотри на меня.

Опять. Тошнота подкатила к горлу. Смотрел в прищуренные кошачьи, жгучие глаза, боясь пошевелиться, только мучительно пытался изобразить улыбку, госпоже нравилось, когда он улыбался, но губы не слушались, складывая свой упрямый узор.

Она смотрела, окутанная ветром, и разгорались в зрачках жадные, черные звезды.

– Зачем ты сюда пришел?

– Горы, госпожа, мы все дальше уезжаем от них.

Смеялась в ответ, не отпускала взгляд.

– Горы видно из города. Ты привыкнешь.

– Я в этом не уверен, госпожа.

– Пройдет время, и сам не захочешь уезжать. – Усмешка текла в звездной черноте. – Поверь мне.

Вылетела нежданно на вершину всадница, осадила нервного скакуна. Путает ветер тысячу разноцветных косичек, блестит умащенное, чуть прикрытое шкурами тело.

Оглянулась госпожа, побледнела.

– Ты?!

Выгнулась в седле всадница, смеялось лицо, исполосованное черными линиями, на щеках мялись белые спирали. Заговорила, незнакомый язык, каркающие звуки. Госпожа хмурилась, кусала губы, рвала кружево на рукавах.

– Уходи, – бросила она сквозь зубы Сенги, – иди в свою повозку и не смей покидать ее.

Ютка уже

летела навстречу, осадила жеребца рядом, неспокойно металась взглядом вокруг. Всадницы пронеслись мимо, гортанно и протяжно крича. Загорелые, лоснящиеся тела льнут к нечесаным гривам лошадей. Белые спирали на щеках, черная краска вокруг глаз, как пустые глазницы.

– Кто это, госпожа? – он удивленно проводил их взглядом.

Презрительно сплюнула.

– Дикие Кошки. Дань собирают. За проезд. Совсем обнаглели. И нечего на них пялиться, – ударила рукоятью меча в спину, – лезь в повозку.

Внутри сумрачно, плотная ткань почти не пропускает свет. Душно. Пыльный запах соломы щекочет ноздри. Топот копыт приблизился и вдруг смолк, разом, как обрубленный. Короткие ножи вспороли ткань полога в разных местах, ворвались на повозку смеющиеся Кошки. Шаловливые пальцы ощупали Сенги, заломили руки за спину, туго перетягивая запястья кожаной петлей. Выволокли из повозки, бросили лицом вниз к ногам предводительницы.

– Нет, – шипит светлейшая, падают на землю белые лохмотья кружев. – Ты не посмеешь!

Молчит Дикая Кошка, мягким сапожком переворачивает Сенги, разглядывая.

– Нет, – повторяет светлейшая, – нет.

Викл наклоняется к ней, шепчет что-то. Нервно вздрагивают ноздри светлейшей.

– Поединок, – говорит она, – поединок. Ты не смеешь отказаться.

Молчит всадница, не сводит глаз с Сенги. Неподвижны узоры на щеках, прячется огонь в провалах глаз.

– Хорошо, – кивает предводительница, звенят обереги в косичках, – пусть будет поединок.

– Так дай же, – торопит светлейшая, – дай знак начала, солнце уже высоко.

Смеется Дикая Кошка, сверкают зубы в оскале.

– Не подгоняй меня, светлейшая. Ты же знаешь, я этого не переношу.

Оборачивается к воительнице Лакл, смотрит в глаза.

– Ты должна победить!

– Я лучшая, ты забыла, – улыбается Викл, ветер теребит высоко затянутый на затылке хвосте.

– Да, ты лучшая, – кивает светлейшая, – подари мне победу, старшая.

– Я не подведу.

Друг против друга: Викл и Кошка. Плетут узор поединка, глаза в глаза, солнце обжигает острие мечей. Танцует Кошка, пронизывает воздух меч, не успевает дотянуться до черной фигуры. Смеется Кошка, ускоряет танец, но вновь и вновь только воздух режет клинок. Лишь однажды встретились мечи, и опять отступила воительница, выжидая.

Закричали что-то Дикие Кошки, запрыгали, подбадривая подругу. На мгновенье отвлеклась, отвела взгляд, но летел уже навстречу клинок…

Кровь сквозь пальцы жаркими толчками уходит. Оступилась, рухнула в траву, расплескались тугие косички веером вокруг головы. Молчали Дикие Кошки. Хмурилась предводительница.

Посветлело лицо госпожи и тут же холодом равнодушия задернулось. А за ее спиной танцевали в горячем ветре сияющие и недостижимые вершины гор.