Феникс и ковер
Шрифт:
— Мне придется дать вам слона, чтобы унести все это, — сказала, смеясь, королева.
— Если королева будет так любезна выдать нам по расческе и к тому же позволит нам умыться, — возразила Антея, — мы покажем ей настоящее волшебство. Мы вместе с ковром и всеми этими замечательными медными подносами, кувшинчиками, резными шкатулочками, порошками и прочими милыми вещичками исчезнем, как дым, прямо у нее на глазах.
От такого предложения рани радостно захлопала в ладоши и тут же ссудила детям четыре сандаловых расчески, на ручках которых были выложены из слоновой кости четыре цветка лотоса. Расчесавшись,
Затем Сирил произнес очень вежливую прощальную речь, которая немного неожиданно заканчивалась следующими словами:
— А потому я хочу, чтобы мы сейчас же оказались на базаре в нашей школе!
Что с ними, конечно же, и случилось. А королева с ее придворными дамами остались сидеть на подушках, открыв от изумления рты и тупо уставившись на узорчатый мраморный пол, где только что были ковер и дети.
— Истинно говорю вам, это было самое что ни есть волшебство! — сказала наконец королева, весьма довольная всем происшедшим. Нужно сказать, что об этом случае еще долго судачили при дворе в периоды дождей и в конце концов он попал в знаменитую книгу «Чудеса Индии», написанную одним английским этнографом.
Как уже говорилось, история Сирила заняла изрядное количество времени. То же самое можно сказать и об экзотических сладостях, которыми королева потчевала детей, пока слуги собирали по всему дворцу изящные безделушки, так что когда дети очутились в школе, там уже повсюду горел свет, а снаружи, над крышами камдентаунских домов, сгущались вечерние сумерки.
— Хорошо еще, что мы догадались умыться в Индии, — сакзал Сирил. — Мы бы наверняка опоздали, если бы сейчас потащились домой.
— Кроме того, — добавил Роберт, — в Индии умываться гораздо теплее. Пожалуй, я бы согласился там жить всегда.
Благоразумный ковер незаметно приземлил детей в темном закутке на стыке двух ярмарочных ларьков. Кругом валялись обрывки бечевки и оберточной бумаги, а вдоль стен громоздились ряды пустых ящиков и корзин.
Нужно было выбираться наружу, и дети нырнули под витрину ларька, увешанную всякого рода скатертями, ковриками и прочими салфетками, которые богатые леди, которым чаще всего бывает нечего делать, имеют обыкновение разукрашивать изысканной вышивкой. Достигнув внешнего края витрины, они слегка отогнули конец свисавшей с нее скатерти, которую чья-то прихотливая рука обметала затейливым узором из голубой герании, и принялись поочередно возникать в толпе зевак. Девочкам и Сирилу удалось выбраться более или менее незамеченными, а вот Роберт, употребивший все усилия, чтобы выбраться абсолютно незамеченным, слегка перестарался и, подобно тому, как пешеходы попадают под экипажы и омнибусы, попал под миссис Биддл, владелицу укрывшего детей ларька. Ее солидных размеров нога безжалостно опустилась на маленькую нежную ручку Роберта — и разве можно после этого винить его за то, что он совсем немножко повопил?
Тут же вокруг детей собралась толпа. На благотворительных базарах редко можно услышать дикие вопли, и потому всем было крайне интересно узнать, что случилось. Прошло несколько очень долгих секунд, прежде чем детям удалось втолковать миссис Биддл, что она наступила не на выступающую паркетину школьного пола или же упавшую с витрины подушечку для булавок, а на руку живому и нестерпимо страдающему
— Я, конечно, очень извиняюсь, — заявила миссис Биддл тоном, в котором гнев звучал гораздо явственнее, чем сожаление, — но с какой это стати ты залез под мой ларек, каксамая распоследняя уховертка?! А ну-ка, вылезай оттуда!
— Мы только хотели посмотреть на товары, что сложены там, в углу.
— Подглядывать да высматривать — это очень плохая привычка! — сказала миссис Биддл. — Вот увидите, она не доведет вас до добра. И вообще, там ничего нет, кроме пустых ящиков и пыли.
— Да, как же! — сказала Джейн. — Это вы так думаете!
— Ах, ты грубая маленькая девчонка!.. — воскликнула побагровевшая от гнева миссис Биддл.
— И вовсе она не грубая, а только там и взаправду есть много всяческих расчудесных вещей, — сказал Сирил. И вдруг осознал, насколько безнадежно доказывать собравшимся вокруг людям, что все эти сложенные на ковре сокровища были ничем иным, как маминым вкладом в благотворительный базар. Никто и ни за что не поверит в это, а если и поверит, то, естественно, напишет маме благодарственное письмо, и уж тогда мама подумает такое!.. Словом, один Бог знает, что она тогда подумает. Остальные дети осознавали примерно то же самое.
— Я бы хотела взглянуть на эти вещицы, — сказала очень красивая леди, торговавшая за соседним ларьком. Ее друзья обещали собрать кучу всякой всячины для базара, но самым бессовестным образом не сдержали слова. В результате ее ларек оказался самым бедным на всем базаре, и она очень надеялась, что внезапно обнаружившиеся вещи являются запоздалым взносом в ее торговлю.
Она вопросительно посмотрела на Роберта, и тот, пробормотав нечто вроде «Конечно, с большим удовольствием!», мгновенно исчез под прилавком миссис Биддл.
— Меня удивляет то, что вы поощряете этих маленьких негодяев, — сказала миссис Биддл. — Понимаете, мисс Писмарш, я всегда все говорю напрямик… Так вот, я должна сказать, что меня удивляет ваше поведение. — Затем она повернулась к собравшимся и, окинув их строгим взглядом, продолжала: — И вообще, здесь вам не цирк! Просто один очень гадкий мальчишка доозорничался и случайно поранился — да и то совсем чуть-чуть. Так что вам лучше поскорее разойтись. Если он почувствует себя центром внимания, он только еще пуще расхулиганится.
Мало-помалу толпа рассеялась. Не находившая слов от ярости Антея услыхала, как стоявший рядом с ней викарий негромко произнес: «Несчастный мальчик!» — и возлюбила его отныне и навсегда.
В этот момент из-под прилавка вынырнул Роберт, нагруженный бенарской медью и инкрустированными слоновой костью сандаловыми шкатулками.
— Господи! — воскликнула мисс Писмарш. — Значит, Чарльз все-таки не забыл!
— Извините! — Миссис Биддл олицетворяла собой вежливость, замороженную в сердце айсберга. — Все эти вещи лежали за моим прилавком. Неизвестный даритель, который тайком подложил их туда, наверняка краснеет при мысли о том, что кто-то другой может заявить на них свои права. Разумеется, все это исключительно для меня.