Феникс и ковер
Шрифт:
— Уйми свой пыл, добрая женщина! — сказал Феникс.
— Сам уймись! — по привычке парировала кухарка, но затем, увидав, кто произнес эти слова, продолжила уже совсем другим тоном: — Вот тебе и на! Говорящая желтая курица! Слыхала я о таком, но вот уж никогда не думала, что увижу собственными глазами.
— Ну, ладно! — нетерпеливо произнес Сирил. — Вы сидите здесь и глазейте по сторонам: уверяю вас, еще не таких чудес навидаетесь! А все остальные за мной — на совет!
И дети гурьбой отправились вдоль берега. Когда они отошли настолько далеко, что сидевшая
— Послушайте-ка меня! Нам нужно скатать ковер и спрятать где-нибудь в надежном месте — там, откуда в случае чего мы можем его быстро достать. У Ягненка есть целое утро для того, чтобы избавиться от своего коклюшного кашля, а мы пока можем произвести небольшую разведку. Если окажется, что местные туземцы — людоеды, то мы немедленно улетаем на ковре вместе с кухаркой, а если нет, то мы ее оставим здесь.
— Но ведь наш пастор говорил, что нужно хорошо относиться к животным и слугам! — сказала Джейн.
— А как она к нам относится? — возразил Сирил.
— Не знаю, — задумчиво произнесла Антея. — Мне кажется, что безопаснее всего оставить ковер на месте. Пусть-ка она посидит на нем пару часиков! Может быть, это послужит ей уроком. Кроме того, она все равно думает, что это сон, а раз так, то пусть себе болтает дома, что захочет.
На том и порешили. Ненужная теплая одежда была свалена в кучу на ковре, Сирил усадил себе на плечи довольного и, судя по всему, ничуть не больного Ягненка, Феникс устроился на запястье у Роберта, и «отряд разведчиков был готов вступить в неизведанные земли».
Поросший травой склон они преодолели быстро, но под деревьями их поджидали какие-то на редкость запутанные и колючие вьюнки с яркими, необычного вида цветами, и скорость передвижения заметно снизилась.
— Эх, надо было нам захватить с собой мачете! — сказал Роберт. — Обязательно попрошу папу подарить мне хотя бы парочку на Рождество.
Чем больше дети углублялись в лес, тем теснее сплетались между собой лианы. Вскоре они уже напоминали благоуханные пестрые занавеси, свисавшие между стволами деревьев. Над головой у детей то и дело проносились сверкавшие наподобие маленьких бриллиантовых капелек пестрые птицы.
— А теперь скажите мне откровенно, — вдруг произнес Феникс, — может ли среди этих птиц хотя бы одна сравниться со мной красотою? Не бойтесь обидеть меня — вы же знаете, что я самая скромная птица на свете.
— Ни одна из них, — торжественно заявил Роберт, — и когтя твоего не стоит!
— Я никогда не был тщеславен, — сказал Феникс, — но в данный момент я вынужден признать, что твои слова только подтверждают мои собственные подозрения. Я немножко полетаю.
Минуту-другую он кружился высоко у них над головами, а затем, снова опустившись Роберту на запястье, сказал:
— Там, налево, есть тропинка.
Действительно, там была тропинка. Теперь дети продвигались по лесу быстро и со всем возможным комфортом — девочки собирали цветы, а Ягненок вступил в разговор с «птичками-пестрыми косичками», пытаясь убедить их в том, что
И за все это время он ни разу не кашлянул ни коклюшным, ни каким иным кашлем.
Тропинка, виляя, бежала по лесу, и временами детям приходилась прорываться сквозь самые настоящие цветочные цепи. Миновав очередную чащобу, они внезапно очутились на поляне, сплошь заставленной хижинами с островерхими крышами. Естественно, они сразу же догадались, что в этих хижинах живут дикари.
Говорят, что самые храбрые люди всегда испытывают самый большой страх. А что, если это и впрямь были людоеды? Бежать до ковра было неблизко.
— Давайте пойдем обратно, — сказала Джейн. — Прямо сейчас, — добавила она жалобным голосом. — А вдруг они нас съедят?
— Чепуха, малышка, — твердо сказал Сирил. — Видишь, вон там привязан козел. Это значит, что они не едят людей. Наверное.
— Давайте подойдем поближе и скажем, что мы миссионеры, — предложил Роберт.
— Как раз этого я не советую, — произнес Феникс очень серьезным тоном.
— Почему?
— Ну, хотя бы потому, что это неправда, — ответила золотая птица.
Пока они так стояли и решали, что им делать, из ближайшей хижины внезапно появился высокорослый туземец. Его бронзовое тело, едва прикрытое какой-то разноцветной тряпочкой, радовало глаз приятным желтоватым отливом — точь-в-точь таким же, какой был у хризантем, что папа принес домой в прошлое воскресенье. В руке у него имелось копье. В общем и целом, он смотрелся как одно сплошное темное пятно, на котором выделялись белки глаз да крупные (и явно острые) зубы. Правда, в тех местах, где его лоснящейся кожи касались солнечные зайчики, он тоже был довольно светел. Если у вас как-нибудь возникнет желание приглядеться к проходящему мимо дикарю с лоснящейся кожей, то вы убедитесь в точности моего описания (только не забывайте, что день должен быть солнечным).
Дикарь посмотрел на детей. Прятаться было поздно, потому что в следующий момент он прокричал нечто, более всего на свете напоминавшее «Бамбарбия киркуду!», и из каждой хижины высыпало по дюжине его меднокожих собратьев, которые тут же организовались в угрожающего вида толпу и стали неотвратимо надвигаться на детей. Времени на то, чтобы решать, как поступить дальше, не было — да никто этого и не хотел. Теперь уже было абсолютно неважно, являлись ли эти меднокожие туземцы людоедами или нет.
Не теряя ни секунды, дети повернулись и бросились бежать по лесной тропинке — лишь Антея немного задержалась, чтобы пропустить вперед Сирила, несшего на плечах визжавшего от восторга Ягненка. (С тех пор, как ковер приземлился на песчаном берегу острова, он не издал ни одного коклюшного кашля).
— Н-но, Синичка, пошел! — подбадривал он свою лошадку, но Сирил и без того старался изо всех сил. Тропинка оказалась более коротким путем, чем заросший лианами лес, и вскоре, почти прямо по курсу, между стволами деревьев засверкал переливчатым золотом песчаный пляж, за которым простиралась ослепительная голубизна моря.