Феникс и ковер
Шрифт:
Дело в том, что яйцо в камине вдруг налилось ярким светом, и внутри у него что-то явственно зашевелилось. В следующее мгновение раздался слабый треск, яйцо раскололось надвое, и глазам детей предстала невиданная птица цвета пламени. Она немного понежилась посреди бушующей в камине огненной круговерти, с каждым мгновением становясь все больше и больше, а затем повернулась к детям.
А дети, нужно сказать, безмолвно сидели вокруг камина, открыв рты и выпучив глаза.
Птица
— Осторожней! Я еще не совсем остыл.
Как уже было сказано, дети ничуть не удивились. Им просто стало страшно интересно.
Они во все глаза смотрели на птицу. Там было на что посмотреть. Ее перья были словно отлиты из золота. Ростом она была с небольшую курицу, вот только ее заостренный клюв совсем не был похож на куриный.
— Кажется, я знаю, что это такое, — сказал Роберт. — Там есть такая картинка…
С этими словами он бросился прочь из комнаты. Лихорадочные поиски среди бумаг на папином столе принесли, как говорится в учебниках арифметики, «желаемый результат» (и, нужно добавить, несусветный беспорядок в кабинете), но когда Роберт с листом тисненой бумаги в руках и торжествующим криком «Что я вам говорил!» ворвался в детскую, остальные дети только зашикали на него, призывая к молчанию. Он тут же послушно замолчал, да и было отчего — птица снова заговорила.
— Кто из вас, — сказала она, — положил яйцо в огонь?
— Он! — одновременно прозвучали три голоса, и три указательных пальца обвиняюще нацелились на Роберта.
Птица поклонилась — во всяком случае, больше всего это было похоже на поклон.
— Я почитаю себя твоим неоплатным должником, — сказала она чрезвычайно торжественным тоном.
Дети прямо-таки сгорали от любопытства и нетерпения — все, кроме Роберта. У Роберта в руке был листок тисненой бумаги, и уж он-то знал, что почем. Он так и сказал. То есть, конечно, не совсем так. Он сказал вот что:
— Я-то знаю, кто ты такой.
Он развернул и показал остальным листок, на котором были напечатаны какие-то буквы, а над ними, на самом верху, красовалось изображение птицы, сидящей в сплетенном из языков пламени гнезде.
— Ты — Феникс! — сказал Роберт и, судя по тому, что птица всем своим видом выразила удовольствие, угадал.
— Значит, мое имя все-таки не было забыто за два тысячелетия, — сказала она. — Позволь мне взглянуть на мой портрет.
Роберт опустился на колени и развернул листок рисунком к птице. Поглядев на него минуту-другую, она сказала:
— Да… Нельзя сказать, что по такой картинке в меня можно влюбиться, да уж ладно! А что это там за значки? — спросила
— А, это… Это не интересно… Тут про тебя не очень много написано, — сказал Сирил, инстинктивно почувствовав, что с этой птицей следует вести себя как можно более вежливо. — Вот зато в книжках тебе отводятся целые страницы.
— И все с портретами? — спросил Феникс.
— Вообще-то, нет, — сказал Сирил. — На самом деле, до сегодняшнего дня я не видел ни одного твоего портрета, но, если хочешь, я могу тебе много чего про тебя почитать.
Феникс согласно кивнул. Сирил вышел из комнаты и вскоре вернулся с огромным (кажется, десятым) томом старой «Британской Энциклопедии», на 246-ой странице которой нашел следующее:
— «Феникс, в орнитологии, мифологическая птица, водившаяся в античные времена».
— Насчет античных времен все правильно, а вот что касается «мифологической» птицы, то тут я не согласен. Я что, похож на мифологическую птицу?
Дети отрицательно покрутили головами. Сирил продолжал читать:
— «Древние полагали, что в мире существовал всего лишь один Феникс — либо других никогда не было, либо этот являлся последней особью рода».
— В общем, правильно, — согласился Феникс.
— «По их описаниям, Феникс был величиной с орла…»
— Орлы бывают разной величины, — сказал Феникс. — Такое описание никуда не годится.
Все это время дети теснились на каминном коврике, стараясь быть как можно ближе к Фениксу.
— Этак у вас мозги вскипят, — сказал он. — Я уже почти остыл, так что нам можно сменить место. А ну-ка, поберегитесь!
Взмахнув золотыми крыльями, он мягко перепорхнул с решетки на край стола. Он и впрямь почти остыл — в воздухе лишь чуть-чуть запахло паленым, когда его когти коснулись скатерти.
— Немного почернела, но это отмоется при первой же стирке, — сказал по этому поводу немного смущенный Феникс. — Пожалуйста, продолжайте читать.
Дети немедленно сгрудились вокруг стола.
— «…Величиной с орла, — продолжал Сирил. — На голове у него имеется очень красивый хохолок, шея покрыта золотыми перьями, а все остальное тело, за исключением белого хвоста, фиолетовое. Глаза же его сверкают, как звезды. Говорят, что он живет около пятисот лет, скрываясь от людей в пустыне, а когда ему наступает пора умереть, он складывет себе погребальный костер из душистых пород дерева, окропляет его ароматическими смолами и поджигает, высекая искру взмахом крыльев. Из его пепла рождается червь, который со временем развивается во взрослого Феникса. Далее описатели Феникса приводят…»
— Что там они еще приводят, нам неинтересно, — сказал Феникс, золотые перья которого вздыбились от возмущения. — Их самих не мешало бы взять за ухо да привести — к присяге, я имею в виду, — да только, боюсь, они и тогда не перестанут врать. Эту лживую книжонку надо немедленно уничтожить. Мое тело никогда не было фиолетовым, а что до белого хвоста, то судите сами — можно ли его назвать белым?!
С этими словами птица повернулась и со всей подобающей случаю серьезностью продемонстрировала детям свой огненно-золотой хвост.