Феникс
Шрифт:
— Главное, важно.
Рут торопливо, слишком торопливо для женщины, припала к бокалу. Жадно потянула вино. Но тут же задержалась. Ей хотелось продлить удовольствие. Цедила и слушала.
— Когда падает человек, не следует произносить заздравных тостов, — начал с необычной, туманной фразы Ольшер.
Она, конечно, подняла брови.
— Я говорю о Чокаеве, — пояснил капитан.
— Да… — пожала плечами Рут. — Внезапная смерть.
— Загадочная…
Через вино, нет, через чистый край
— Возможно…
— Самое загадочное в этом, — взял свой привычный жесткий тон Ольшер, — удивительное совпадение событий. Один общий наш знакомый покинул госпиталь за час до кончины своего шефа и учителя. Нет, даже не за час, за сорок семь минут…
— Какая точность!
— Обычная. — Капитан нахмурился. Он не любил, когда иронизировали по поводу оперативности его ведомства. Ольшер гордился точностью не как немец, а как подчиненный Гиммлера. — Разве фрау Хенкель располагает другими сведениями?
— Я не работаю в госпитале. Не встречаю и не провожаю посетителей. Как любезно заметил капитан, мне более удается роль диктора «рундфунка».
— Но наш знакомый мог заметить время, — вкрадчиво, с язвительностью произнес Ольшер.
Рут допила вино и поставила бокал, ожидая, когда капитан наполнит его вновь. Намек был достаточно откровенным. Но он не смутил Хенкель. К ней неожиданно пришла так знакомая Ольшеру веселость. Она расхохоталась. Рут всегда смеялась, чувствуя опьянение. Легкое опьянение.
— Бог мой, до чего же вы забавны, капитан, с этой таинственностью… К чему она?
Ольшер прикусил губу. Он, кажется, преувеличил опасность. Все довольно просто. Госпожа Хенкель прекрасно его понимает. Как мог он, опытный разведчик и психолог (капитан считал себя психологом, и не без основания), так просчитаться.
— Вы знаете, кто убил Чокаева?
Рут свела ресницы, свои густые, синие от туши ресницы, и через просвет в упор глянула на Ольшера. Сказала с улыбкой:
— Нет.
— И не догадываетесь…
— Нет.
— Это даже остроумно. Обворожительная улыбка, задумчивые, все говорящие глаза и категорическое — нет.
— Вы интересный собеседник, капитан.
— Только?
— Остального я не знаю… Я ведь не служу в вашем ведомстве.
Ольшер напустил на себя холодность. Сказал сухо:
— Вы служите в ведомстве господина Менке.
— Боже мой, капитан. Вы забывчивы. Я — диктор «Рундфунка», французского вещания.
— Нет, я не забыл. И все-таки вы в ведомстве Менке.
— Вы предполагаете во мне слишком высокие дарования. Я — и рейхстаг. Скромный попугай, разговаривающий по-французски, и — Восточное министерство. У меня просто кружится голова от похвалы.
— Мне показалось, что тут повинно это легкое вино, — Ольшер пригубил бокал. Но только пригубил. Даже не
Рут весело, озорно вскинула брови. Она поняла капитана. И потому, что поняла, зарделась от удовольствия. Ольшер сформулировал то, о чем диктор «рундфунка» только думала. Втайне. Она поставила бокал. Положила руки на стол и, наклонившись вперед, посмотрела с вызовом на эсэсовца:
— Вы почувствовали это?
Капитан смутился. Делано, конечно. Ему выгодно было смутиться — слишком откровенным стал разговор.
— Я просто предположил…
— Кстати, капитан, что такое шахиня? Там, кажется, применяют другой титул.
— Кажется… Об этом лучше спросить барона. Он лучше меня знает историю Востока. И ближе знаком с вами. Вы можете быть с ним совершенно откровенны.
Глаза Рут сузились. Большие глаза, все в них приметно. Ольшер мог читать по ним совершенно свободно ее мысли.
— Вы ревнуете, капитан?
Она не то хотела сказать. Эсэсовец догадался, ему предлагали деловой контракт.
— Я семейный человек, фрау Рут. Обремененный заботами и обязанностями мужа и отца. Никакие другие чувства меня не беспокоят.
— Так ли?
— Разве я чем-либо опроверг подобное мнение?..
— Нет, видимо… Но могли бы.
— Не только я, фрау Рут, способен видеть в других высокие дарования. Вы тоже.
— Благодарю. Поэтому нам лучше быть откровенными, коль скоро мы оба видим то, чего нет, а может, то, что действительно есть. Как вы находите, господин капитан?
— Пока не нахожу. — Ольшер наконец отпил вино. Для паузы. Поднял голову. Метнул сквозь стекла свои серые стрелы в Рут. — Нам известно, кто убил Чокаева.
Она замерла:
— Предположим.
— Это может быть началом пути к экзотическому титулу, а может быть и концом. Мгновенным.
— Вы уверены?
— Вполне…
— Что же вам по душе — начало или конец? — В голосе ее оттенилась легкая затаенная дрожь.
— Я еще не решил этого.
— Странно… Зато решил барон Менке.
— Барон?!
— Да… Ведь он, как вы заметили, знаток Востока и чувствует, что по душе Востоку.
— Судьбы немцев не в руках Менке.
Это была угроза, и Хенкель верно оценила опасность. Однако ей не хотелось так легко сдаваться. Так просто. Ничего не получив взамен.
— Решение барона выгодно Германии. И оно должно быть утверждено.
— Кем?
— Хотя бы вами, капитан.
Рут мило улыбнулась. Чуть хмельно, но это шло ей, как и все, что она делала.
— Конечно, Чокаев мог умереть сам, — сделал первую уступку Ольшер. Первую и единственную.