Феникс

Колышкин Владимир Евгеньевич

Мы обрадовались с Владленом такому исходу дела. Но в отличие от Владлена, у которого все чувства были на поверхности и который легко переходил от глубокой скорби к безмерному ликованию, моя радость не была столь безмятежной. Что-то во мне сломалось или надломилось, думаю, не без последствий. К счастью, этот процесс зашел не слишком далеко, иначе бы я потерял интерес к жизни навсегда. Очевидно, сказался синдром смертника. Очень опасная штука. Пагубно влияет на психику, иссушает, опустошает душу. Как болезнь, носящая необратимый характер, если ее вовремя не пресечь. К счастью, повторюсь, я не прошел все стадии этой болезни (меня не привязывали к столбу и не наводили ружья) и потому чувствовал себя сносно и вскоре

совсем поправился. Но, очевидно, еще долго на дне души будет оставаться могильный холод, ядовитым туманом парализующий волю к жизни. Может, именно это мистическое чувство пережил Достоевский, стоя на эшафоте в ожидании казни, не зная еще о том, что мчится уже фельдъегерь с бумагой о Высочайшем помиловании.

Часть четвертая

АНАБАСИС

(Записки походного атамана)

Казак большую часть времени проводит на кордонах,

в походах, на охоте или рыбной ловле.

Л. Толстой. "Казаки"

Глава двадцатая

ЗЕЛЕНЫЙ АД

30-й день 1 года Э.П. Третий день пути

К полудню мы прошли едва ли десять километров. Много это или мало? На этот вопрос ответит, пожалуй, лишь тот, кто лично побывал в цепких, удушающих объятиях сельвы. Движению по тропическому лесу в основном мешают непроходимые заросли молодых деревьев и дикое переплетение лиан. Старые, отжившие свой век стволы, заросшие мхом, неподъемными шлагбаумами лежащие поперек "дороги", тоже не способствуют экономии времени и краткости пути. Но мы не ропщем. Мы вторглись в первобытный лес, в это magnum ignotum - великое неизвестное, которое мы должны познать и научится выживать в нем, и будем мы идти до конца, чего бы это нам ни стоило.

По мере нашего углубления в лесные дебри, почва под ногами становится все более зыбкой. Сначала грунт приятно пружинил под ногами, устланный зеленым ковром мха и листовидным лишайником, похожим на пармелию. На солнечном свету он ярко и разнообразно окрашен. Но скоро кроны могучих деревьев сомкнулись у нас над головами, и вот уже два дня мы не видим неба. Только дымные лучи солнца кое-где пробиваются через дыры в лесном пологе. Влажность и жара постепенно повышаются. Все больше опавших листьев укрывает землю. Они преют, гниют, источая тяжелый одуряющий запах. Ноги ступают

во что-то мягкое, словно идешь по гниющей падали. Очень мерзкое ощущение. В довершение ко всему эта гниль кишит отвратительными на вид многоножками и тараканами, к счастью, мелкими, всего лишь с палец величиной. Они ползают по нашим ногам, пытаясь забраться повыше, залезть за пазуху или за шиворот, все время приходится сбрасывать их с себя. Люди поначалу содрогались от омерзения, но спустя сутки привыкли. Идущий за мной Владлен уже перестал вскрикивать и паниковать и теперь сохраняет спокойствие, лишь время от времени механическими движениями рук и тела скидывает с себя наиболее наглых насекомых.

Мы движемся длинной колонной по три человека в ряд. Я предложил, на мой взгляд, самую оптимальную схему построения колонны, наиболее полно отвечающей требованиям - отразить нападение и сохранить жизни специалистам. Да, ценой жизни солдат - молодых ребят. Это ужасно, но таковы реалии жизни. В противном случае, мы будем уничтожены все поголовно. Итак, если смотреть сверху, построение таково: по осевой линии маршрута идут затылок в затылок с интервалом в один метр гражданские лица: семь человек плюс я и мой заместитель - подъесаул, итого - девять человек. С флангов их прикрывают казаки, численностью до двух отделений, во главе с хорунжим и подхорунжим соответственно. На случай гибели этих младших командиров у них имеются заместители из низших чинов, а именно: урядник и вахмистр.

Стало быть, получаем три продольных ряда по девять человек в каждом - это тело колонны. В авангарде - еще три казака, идут, выстроившись клином, и двое воинов, они же связисты, прикрывают наш тыл, ведя под уздцы вьючного таракана Аркашу, тащившего полевую кухню и другие тяжелые мелочи.

Разрабатывая схему построения колонны, я нарисовал несколько вариантов и выбрал ту, которая в плане напоминала ракету: с острой головной частью и соплом. Я не был опытным стратегом, но такое построение показалось мне красивым, и я его понес на согласование к Ивану Карловичу.

Энтомолог отозвался о моей схеме как близкой к идеальной и спросил, не у муравьев ли я ее подсмотрел. Муравьи выстраиваются в колонну по точно такой же схеме, когда идут на войну. Я уклончиво ответил в том смысле, что все прекрасное разумно, а разумное прекрасно.

Временами я оборачиваюсь и считаю ученые головы, имеющие привычку ломать строй и отвлекаться. Все шесть ученых голов на месте. Мы идем в таком порядке: впереди меня мелькает рыжий затылок подъесаула и его просвечивающие оттопыренные уши; за мной следует Владлен, далее - спецы: Бельтюков Иван Карлович, зоолог Фокин, ботаник Полуньев; за ним идут геодезисты - Тарасевич и Охтин; последним шагает доктор Лебедев. Вообще-то, его надо бы поставить в середину колонны, на всякий случай. Чтоб уберечь доктора, я готов посадить его себе в рюкзак. Такая моя забота о нем, естественно, не проистекает из простого человеколюбия, как, например, к ботанику Полуньеву, которого надо держать на коротком поводке, поскольку он сущий ребенок с седыми волосами, - я руководствуюсь чистым прагматизмом. Потому что с потерей врача мы окажемся в тяжелейшем положении.

Итак, пересчитав людей, я удовлетворяюсь - налицо полный комплект: 19 рядовых казаков, 2 низших чина - вахмистр и урядник, 2 средних чина - хорунжий и подхоружий; 7 гражданских лиц и 1 старший командир, в чине подъесаула, отвечающий за военных. Ну и я, естественно - Старшина похода, отвечающий за жизнь всех. Итого - 32 человека. Таким образом, как минимум, на одного гражданского, включая и меня, приходится по два воина. Плюс резерв из трех казаков авангарда и двух в тылу. Значит, если мы, не приведи Господи, частично потеряем фланговое прикрытие, то сможем залатать дыры из числа резерва. Правда, в этом случае колонна лишится "головы" и "хвоста".

Я уже заметил, как оказенилось мое сознание. Я почти перестал мыслить художественными образами. В голове теперь по большей части вертятся - килограммы, километры, имена и должности людей и прочая проза жизни, обычно мало интересующая художника. Но теперь я не художник, это надо запомнить четко. Я за всех отвечаю. Головой. Поэтому ты, говорю я себе, должен думать именно об этой прозе жизни. Никакие красоты природы и прочие там тра-ля-ля волновать тебя не должны. А волноваться ты должен только за жизнь и здоровье вверенных тебе людей. Но, черт возьми! Очень трудно удержаться от восхищения беспримерной дикостью и красотой джунглей.