Феномен даркснита
Шрифт:
Егор остался стоять, заложив руки за спину и приняв позу из виденной когда-то еще в детстве картины "Допрос коммуниста". С момента своего захвата он не сказал еще ни слова. Вначале этому препятствовала широкая клейкая лента, которой, первым делом залепили ему рот свалившиеся, неизвестно откуда и непонятно зачем, лихие спецназовские бойцы. Сейчас в его душе, еще не оправившейся от перенесенного шока, царила вполне закономерная детская обида. За что? Что он такого натворил, что его выдернули из собственной квартиры, сунули, как обреченного
– Заместитель председателя ФСБ России Трунин, - словно отвечая на его последний обрывок мысли, представился хозяин кабинета и вновь сделал приглашающий жест рукой.
– ФСБ? Вот так, клюква!
– поразился Егор про себя.
– Чем это я так насолил этой грозной конторе?
Он вновь промолчал, но на стул присел и поднял на генерала недоумевающий взгляд.
– Вы попали сюда вовсе неслучайно, - генерал правильно понял выражение лица задержанного.
– Вы, именно тот, кто нам нужен. Тот, кто должен объяснить свою игру. И тот, кто обязан помочь Родине, поскольку речь идет о вопросе чрезвычайной государственной важности.
– Я не знаю никаких секретов, - глухо произнес Егор, уже догадываясь, что речь пойдет о злосчастных записях малыша.
– Послушайте, Закатин! Давайте без дураков. Где Вы раздобыли эти листки с формулами, выкладками и графиками? Нам известно, что не Вы их автор. Вопрос первый: кто автор и где он находится?
– Я не знаю... Я уже объяснял...
– Ну, да... Случайно нашли... Тогда зачем вы взламывали через Интернет закрытые сайты библиотек крупнейших зарубежных университетов? Что вы там искали.
– Это какая-то ошибка. Я ничего не взламывал.
Егор насупился и сцепил за спиной руки.
– Ничего не скажу им о малыше, - решил он без долгих раздумий, - иначе они схватят и его. И попытаются использовать в своих непонятных целях. И тогда у него не будет уже никогда ни счастья, ни детства, ни свободы. Ирка мне этого ни за что не простит. Да, я себя и сам не прощу, что принес в жертву ребенка в угоду...
– Хорошо, - прервал его мысли генерал, - я не буду вас долго уговаривать - хочу лишь сказать только одну вещь...
Будучи профессионалом, он понял, что в данном случае эффект внезапного силового задержания не сработал. Шок уже прошел, и казавшийся простаком недоучившийся аспирант будет упорствовать в своем отрицании. Из каких-то там высших духовных побуждений. Генерал знал такую породу людей. Чем больше на них давишь, тем более они будут противодействовать давлению. Закон Ньютона.
– Хорошо, - повторил он.
– Вы человек, безусловно развитый и должны знать, что существуют специальные средства для разрешения такого рода ситуаций.
– Я не боюсь пыток!
– гордо сказал Егор.
Генерал лишь рассмеялся раскатисто и, судя по всему, от всей души. Егор, напротив, упрямо сжал губы.
– Да-а... Дремучие у вас представления о нашей службе, -
– Кандалы, застенки, мрачная пытошная, палач в окровавленном брезентовом переднике с клещами в руках и леденящие душу крики жертв.
Егор промолчал, хотя чего греха таить, он думал о чем-то в этом роде и в душе боялся, что не выдержит боли.
– Были времена, - произнес генерал и непонятно, чего больше было в его интонации - сожаления или осуждения.
– Принималось в тридцать шестом году даже специальное постановление Политбюро, которое допускало и разрешало органам применение силовых методов воздействия. Но только в отношении врагов народа. И применяли. И добивались признаний... И невиновных, случалось расстреливали по ложным признаниям. Все было...
Он привычным жестом потер переносицу и покосился на бронзовый бюст Дзержинского, стоявший в нише книжной полки.
– А, сразу после революции и еще хуже обстояло дело. Не до пыток было - сразу к стенке и вся недолга. Что было, то было... Но сейчас иные времена. Просто нет необходимости. Вон шум подняли - америкосы пленных мусульман пытали. Пытки... Смех. Развлекались просто от скуки... Чтобы заставить человека говорить правду, есть иные, более современные методы.
– Детектор лжи?
– осведомился повеселевший Егор, сразу поверивший в отсутствие у зловещего представителя наследников Дзержинского намерений покалечить его жизненно-важные органы.
– Нет, - усмехнулся генерал, - так называемые полиграфы это уже прошлый век. Их применяют сейчас в банках, крупных корпорациях и фирмах для проверки лояльности персонала. У нас есть средства покруче.
Он вновь пытался психологически воздействовать на своего визави, стращая его неопределенностью перспективы применения чего-то более страшного, чем физические пытки.
– Я не доставлю вам мазохистского удовольствия изобразить из себя Зою Космодемьянскую. Все будет проще. И гораздо хуже. Итак, вы намерены говорить?
– Я ничего не знаю, - твердо повторил Егор, передернувшись от жуткого предчувствия.
Генерал пожал плечами и нажал на одну из кнопок селектора.
– В реанимационную его!
– коротко бросил он вошедшим конвоирам.
Глава тринадцатая
– Что вы там сейчас применяете для развязывания языков?
– генерал-лейтенант показал некоторое знание предмета.
– Мескалин? Скополамин?
– Нет, - с достоинством специалиста ответил человек, одетый в темно-серый лабораторный халат с черными оборочками на отворотах и карманах.
– мескалин это порождение еще эсэсовских лабораторий в концлагерях, неэффективное и устаревшее средство. Скополамин применяют штатовцы, но он излишне мощен и до того сильно влияет на психику человека, что вызывает у него, так называемые, ложные воспоминания. При этом испытуемый может нагородить что угодно, вполне искренне считая, что сообщает правду.