Феномен двойников (сборник)
Шрифт:
— Инта, — спросил Альд, — ты нашла Алека или он тебя?
— Ну я, — угрюмо ответил он. Нашла бы она меня! Очень ей надо!
— А где оказался ты?
— Еще увидишь, — буркнул он хмуро. Дурацкая мысль, почему я так подумал? Моя улиточка, мой командир, зря я так про тебя подумал.
— А в чем дело? — спросила Инта.
— Да вот никак не пойму. Что-то не так…
Все не так, подумал Алек, только я не хочу говорить.
— Инта, прости, если… ты что-то помнишь… из жизни?
— Почти ничего, — сказала она спокойно. — Обрывки.
— А ты, Алек?
А я промолчу. Пусть сам разгрызает,
— Такая мысль… глупая, да? А если это связано с нами… ну, то, куда мы попадаем?
— Не понимаю.
— Я тоже не понимаю, — грустно ответил он. — Просто подумал: а вдруг это мы придумываем Лабиринт? Это ведь самое подлое…
— Какой лабиринт?
— А! — сказал он. — Долго объяснять. Это место, где мы сейчас… оно твое, понимаешь?
— Ну да, — сказала она с усмешкой. — Мне место именно здесь.
— Не обижайся! Ты просто не могла ничего придумать, раз почти ничего не помнишь. А знаешь, где очутился я? Веселое такое местечко, где был ваш корабль и можно было убить кого-то в черном мундире. Проекция подсознания, — сказал он задумчиво, — наверное, это все время во мне сидело. И, понимаешь, я все время чувствовал, что это неправда. Сплошные натяжки, понимаешь?
— Нет, конечно.
— Ну-у… сама ситуация… словно это было разыграно для меня. Там не было города — я бы это почувствовал… даже самый чистый город излучает много тепла. А если нет, зачем было нападать на небольшое селение… что-то взрывать или жечь? Зачем было солдату гоняться за кучкой аборигенов? Да и этот… черный — он был слишком неуклюж для профессионала. При всей моей к вам любви — уж драться-то вы умеете.
— Ну и что?
— Погоди, — сказал он, — это не все. Когда я смылся оттуда… понимаешь, тогда я не осознал… только ощущение: что-то не так, надо додумать. И я оказался в месте, где можно думать. Оазис, — сказал он, — и я создал его сам. Даже не я — потребность выскочить из игры и подумать.
— Ну и что? — снова сказала Инта. — Может и Легион ты придумал? И нас с Алеком заодно?
— Нет, — ответил Альд. — Просто смотри: мы прошли уже два… этапа и каждый характеризуется большим числом степеней свободы. Видимо здесь мы сами задаем параметры… мира. Сами творим для себя лабиринт. Плохо то, что при таком раскладе нам нельзя прыгать из мира в мир. Нас опять разбросает, потому что… ну, то, куда мы попадаем, это мы сами, то, что в нас. И мы только и будем без конца друг друга искать.
— Алек, — сказала Инта, — ну, ради бога, скажи хоть что-то, пока я не сошла с ума!
— Она не поверит, — сказал Алек, — а я не смогу. А ты?
— Я попробую, — тихо ответил Альд.
5. ТЕНИ
Что-то вдруг полыхнуло перед глазами, опалило, грохнуло, укатилось прочь. И тут Алек увидел, что трава зеленая, а небо синее, как в воде. И по синему облака — беленькие волоконца. А трава шуршит.
Он сел, где стоял, прямиком на живую траву. И потрогал ее рукой. И поглядел на свою руку. Грязнущая была рука — в пятнах копоти и въевшейся сажи.
Он послюнил палец и осторожно потер пятно. Ни единой мысли не было в голове, даже удивления не было в нем. Даже привычной тоски не было в нем.
— Где мы? — спросила Инта и вскочила
— Может быть, на Латорне, — ответил Альд. А Алек ничего не сказал, потому что и это обман. Надо просто вставать и просто идти вперед.
И они пошли вперед.
Небо было синее, трава зеленая, и солнце стояло уже высоко. Слишком синее небо, слишком яркое солнце, слишком зеленая трава…
Я просто забыл, подумал он. Давненько я умер, подумал он, и мне неохота быть живым. Хочу назад в Легион. Игрушечный бой, а потом Простор, и чтоб от меня никто ничего не хотел…
Трава хрустела, когда он ее давил, и солнце жгло, и синие тени далеких гор уже выступали из синевы.
А, может, это Земля? подумал он. Да нет, конечно, не Земля и не Альдов Латорн, балаган, со злостью подумал он, размалеванный балаган, кого они хотят обмануть? И они все шагали вперед, Альд спешил, что-то гнало его, и он все смотрел по сторонам, словно помнил — и узнавал.
Но камни уже разогнали траву, и горы повисли над головой — округлые, в зеленом меху, и мы идем по тропе, странно, подумал Алек, не было никакой тропы, но она упрямо тащила их вверх, мотала и путала в валунах, а под ногами лежал спокойный мир — равнина с ярко-синей рекой и желтыми полосами полей, но тропа завернула их за утес и полезла в каменную трубу, и остался каменный бок скалы и клочок невозможно синего неба, и мы карабкаемся вверх, хватаясь за жесткие ребра скал, сорвемся к черту, подумал Алек, но тропа завернула последний раз и прыгнула на наклонный лужок.
И опять распахнулась даль. Долина подтягивалась сюда — просторная, с той самой до глупости синей рекой, закованная в обрывы, закутанная в курчавый лес, протянутая прямиком в горизонт.
Удачное место, подумал Алек, если уж тут засесть…
— Алек, — негромко окликнул Альд, и пришлось на него посмотреть. Он не хотел на него глядеть, ведь он сразу заметил ту плиту, а могилы — они одинаковые везде.
Хорошая плита, из здешнего камня, в завитках непонятных письмен.
— Это я, — тихонько сказал им Альд и коснулся верхней строки.
Ишь ты, подумал Алек, значит, командир, раз первой строкой. А Инта спросила:
— Ну и что? Разве ты не знал?
— Знал, конечно.
— Мне легче, — сказала она, — после меня ничего не осталось.
А я? подумал Алек. Черт его знает, наверняка гиены сожрали.
— Я был последним, — сказал им Альд. — Видел, как всех…
Снова он отвернулся к плите и стал негромко читать имена. Чужие звонкие имена, и снова Алек услышал звон чужого железного языка, и теперь ему было не все равно, что-то такое поднялось в нем, словно колокол на Последней косе, поминальный звон по тем, кому не доплыть домой.
Мы ждали отца, но колокол отзвонил по нам…
Мы спустились, и с нами спустилась ночь. Сначала вечер в цветных огнях, слишком много красок для мертвеца, но он уже начал привыкать, только внутри что-то саднит, но ночь, наконец, затерла все, дырявая ночь, и тут он вспомнил, что эти проколы в небе зовутся звезды, но так и не смог припомнить их имена, он помнил только, что раньше знал.
— Никак не определюсь, сказала Инта. — Вот это, кажется Лебедь?… ага! Ясно.
А Альд ничего не сказал.