Феномен
Шрифт:
— Историческое место, — кивнул на столб Владимир.
А меня все спрашивали. Да и вопросы-то были интересными, касавшиеся не столько физической стороны дела, сколько психологической. Не было ли у меня такого ощущения, будто кто-то сидит во мне и руководит моими действиями? Не было ли предчувствия, что, несмотря на очевидную смерть от рака желудка, я останусь живым и здоровым? Не замечал ли, что солнце вдруг стало фиолетовым, не казалось ли мне, что мысль моя обретает массу, и я как бы вижу ее, уносящуюся в вечность? Не всплывали ли в памяти воспоминания о моих далеких
На все вопросы я отвечал, что не чувствовал, не замечал, не помню.
— А как ты думаешь, какая сила перебросила тебя к нам? — спросил белобрысый и безбровый академик.
— Не знаю. Я просто фантазировал. Ничего серьезного.
— Фантазии — это очень интересно. Расскажи, пожалуйста.
Я что-то говорил о сгустках энергии и вечности духа, даже и праматерию сюда приплел, сам удивляясь, откуда что берется. Президент сказал, что мысли мои весьма любопытны.
— А сны? — спросила женщина в белом костюме. — Какие ты видишь сны? Яркие, объемные, запоминающиеся? Может, космических пришельцев видел?
— Сны яркие. И пришельцев видел, и чертей, и дьявола, всех, кроме ангелов. А почему вы об этом спрашиваете? Ведь сновидение здесь не причем?
— Как знать. В старинной песне поется: «Ничто на земле не проходит бесследно». И сновидения, порождая слабые токи в мозгу, тоже не исчезают бесследно. Пусть энергия их на порядок меньше, чем энергия излучившейся мысли, тем не менее колебания биотоков спящего мозга несут определенную информацию, которую можно принять, усилить и, используя ее как матрицу, как модель — материализовать.
— Вы умеете материализовывать мысли? — поразился я.
— Нет, не умеем. Мы говорим лишь о принципиальной возможности этого. А не помнишь ли ты свой последний сон в двадцатом веке?
— Помню. Кашу пшенную варил, а она сильно пригорела.
— Ну, каша, это и есть каша, — улыбнулся Президент. — Дорогой, Александр, поедем с нами в Петербург. Нам необходимо обследовать твой организм.
— Раз нужно, я не могу отказать. А надолго?
— Дня на три. Но советую остаться там и насовсем — спасибо скажем. Тебе там лучше будет. Соглашайся сразу.
Я заметил, как напрягся Владимир.
— Мне здесь тоже очень хорошо, — ответил я. — Спасибо за приглашение, но здесь я родился и вырос. А вы, если можете, не делайте обо мне никаких сообщений. Я не хочу, чтобы меня все знали, а то и на улицу не выйдешь, начнут глазеть и пальцами показывать. А то еще и письмами завалят — отвечай на них.
— Странные у тебя представления об этом. Но мы уважительно отнесемся к твоей просьбе. А сейчас — в путь!
Прямо сейчас? А как же Юлия? Она ждет меня, я и без того уже опаздываю. Ученые отправились к плазмолету. Я в нерешительности замедлил шаг. Со мной поравнялся Владимир:
— Обязательно возвращайся! Живи своим умом и помни о нас. И вот что, Шурик: наши девушки не любят и не прощают, если парень не пришел на свидание. Причина может быть только одна: стихийное бедствие. Я скажу Президенту, они подождут, когда ты
Я бы, конечно, хотел, но не мог допустить, чтобы Президент и ученые, дорожащие каждой минутой своего времени, ждали, когда же слесарь-газовик соизволит уладить свои личные дела и осчастливит их своим присутствием.
Я попросил Владимира встретить Юлию и все ей объяснить. Он стремглав помчался выполнять мое поручение.
Плазмолет был похож на конус с округлой вершиной. Над основанием — широкий прозрачный ободок — сплошное окно круглого пассажирского салона. Места все одинаковые, кресла вращались во всех направлениях, обзор был великолепным. Поднялись медленно и бесшумно, и только на высоте пятисот метров включились главные двигатели. Полетели все выше, все быстрее и стремительнее. Я не успел сверху разглядеть город — пронзили облачный покров, окна со стороны солнца автоматически потемнели и стали светофильтрами. Небо было черным. Двадцать минут разгона, двадцать — в полете, столько же на торможение, и под нами уже Петербург.
Двухэтажный особняк, в котором меня поселили, находился в красивом саду на Аптекарском острове. В саду зрели продолговатые персики и огромные апельсины, журчали фонтаны, шумел водопад. Встретила меня хорошенькая девушка в желтом сарафане. Длинные волосы перехвачены обыкновенным шнурком, глаза лучились, она сама светилась как солнышко.
— Добрый день, Саша! Я — Тамара Димова, твой гид.
Тамара водила меня по комнатам, рассказывала и показывала, где и что надо нажать, повернуть, набрать.… Здесь библиотека и спортзал, музей и кино, здесь можно было создать иллюзию степей и гор, тропиков и заполярья, попробовать многие национальные блюда.
— Не надо мне этих благ! — взмолился я. — Не надо мне деликатесов. Дайте мне однокомнатную квартиру с печным отоплением и простым телевизором. Я хочу колоть дрова и жарить картошку со спинками минтая.
Насчет печного отопления я, конечно, загнул. Просто сорвалось с языка. И о минтае — рыбе, надоевшей читинцам — меньше всего думал.
Тамара весело засмеялась. Глядя на нее, невольно заулыбался и я. Девушка по-свойски сказала, что нужно проветриться и за руку потянула меня на улицу. И — прямо в машину.
Ох, и насмотрелся же я! Невский проспект почти не изменился, так же красив и своеобразен. И публика на нем степенная, важногуляющая. Все по Гоголю: «Едва только выйдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем». Обожают старину. На Выборгской стороне громада небоскреба в пятьсот этажей. Тамара сказала, что это ошибка зодчих двадцать первого века. Были мы в Петродворце, в театре, на стадионе …
Каково же было мое удивление, когда при возвращении в свои апартаменты я увидел в саду бревенчатый домик, а рядом горку лиственничных дров — швырка. В домике была печка с принадлежностями: кочерга, совок, кастрюли и сковородки. В углу — бочка с водой. За шкафом обнаружил раскладушку, которую уже ремонтировали. Телевизор «Березка». Надо не обращать на него внимание, а то у них ума хватит специально для меня телестудию построить.